Годы испытаний. Книга 1. Честь

— Принес мне майор Савельев подписывать аттестации на присвоение званий, а у меня не поднялась рука подписать их. «Почему?» — спросите вы. А не подписал я аттестации потому, что нет у этих командиров основного командирского качества — чувства инициативы… Не глядите на меня с недоумением. Савельев тоже попытался возражать мне. Он сказал: «Товарищ подполковник, правда, вот эти командиры по характеру несколько нерасторопны, но ведь они выполняют все приказы». — «Да, выполняют, — ответил я. — И подчас точно выполняют. Но ведь это их служебный долг». Командир без огонька, без инициативы не имеет права считать себя командиром в ответственном значении этого слова. А военное искусство, как и каждое, требует талантливых исполнителей. Талант — это труд. Вот я и решил дать этим командирам время показать, на что они способны. А осенью подведем итоги.

И, помолчав немного, Канашов спокойно добавил:

— Теперь о Миронове… Всякие следствия по этому делу — прекратить. За проявленную им на занятиях инициативу объявляю ему благодарность.

Все ошеломленно переглянулись. И тогда, когда Миронов срывающимся от волнения голосом поднялся и сказал: «Служу Советскому Союзу!», шум возбужденных голосов ударил прибоем. Жигуленко первым подбежал к Миронову, протиснулся через толпившихся вокруг командиров, схватил руку товарища:

— А все-таки молодец ты, Сашка! Отличился… Теперь о тебе будет говорить весь полк.

Два молодых лейтенанта, видно недавно прибывшие из военного училища, удивленно переглянулись и заулыбались. Один из них сказал:

— А нас-то начальник штаба пугал. И я представлял себе Канашова этаким солдафоном…

— Нет. Видно, он добряк, а главное — справедлив… Сидевший с ними рядом командир роты Верть слышал этот разговор и беспокойно ерзал на стуле. Сердце его не выдержало.

— Он добрый, добрый… Послужите — увидите его доброту. Попробуйте нарушить дисциплину… В батальоне Белоненко командир взвода на две минуты на стрелковый тренаж опоздал, так он ему сразу выговор влепил. У меня командир взвода наскочил на него без пуговицы. Он спокойно его предупредил: надо, мол, смотреть, лейтенант, за своим внешним видом. А лейтенант и забыл пришить. Встречает его Канашов там же, заметьте, на другой день. И раз — трое суток ареста за пуговицу. Вот оно как!..

6

Нет, Саша Миронов не был военным по призванию. В детстве он, тихий, болезненный мальчик, не увлекался военными играми, не мечтал о героических подвигах, хотя любил читать книги о смелых и сильных людях. В семье ему постоянно внушали мысль о его физической слабости и не старались привить стремление победить ее, закалить себя. Даже в пионерские лагеря он никогда не ездил. В школе Саша сторонился бойких товарищей, был замкнут. А в семье рос каким-то незаметным ребенком, был тише воды, ниже травы. Заберется, бывало, с книгой в какой-нибудь укромный уголок и сидит там полдня, пока не позовут.

Отец заметил, что Александр жаден до книг.

— Читай, сынок, читай… Книги для человека — что солнце и вода для растения, — говорил ему он.

Саша учился средне. Зато рано появилась у него склонность к рисованию. И в это же время он начал писать стихи. Старший брат, Николай, нередко смеялся над ним:

— Ну, ты, Пушкин, пойдешь сегодня в кино?

Но когда Саша принес домой пионерскую газету со своими напечатанными стихами и получил первый гонорар — сорок два рубля, отношение к нему резко изменилось. Даже девушки-одноклассницы, которые подсмеивались раньше над его нелюдимостью, стали как-то многозначительно улыбаться при встрече. А он смущался, старался пройти мимо. Очень гордая девушка Инна, отличница их класса, на экзамене выручила его по алгебре, рискуя своей школьной репутацией. Тогда же разнесся по классу слух, что она влюблена в Сашку «по уши».

На выпускном вечере десятиклассников, разгоряченная танцами, едва переводя дыхание, она вытащила растерявшегося Миронова на улицу. «Мне нужно тебе сказать, Саша, очень важное…» У него в кармане лежала страничка со стихами, посвященными Инне; он, волнуясь, нащупывал ее рукой, но не решался отдать! «А вдруг Инна высмеет мое увлечение поэзией? Она остра на язык… Нет, лучше как-нибудь в другой раз».

В этот раз Саша провожал Инну домой. Они долго шли. Саше хотелось многое сказать девушке, но он не отыскал подходящих слов. С каким-то незнакомым до этого чувством слушал он торопливую скороговорку Инны, часто прерывавшуюся веселым смехом. Ей, видно, тоже было хорошо с ним. Шагая рядом с ней, он чувствовал себя счастливым впервые в жизни. Они долго стояли около ее калитки. Казалось, Инна чего-то ждала. И тогда, наконец, Саша решился: он протянул ей страничку со своими стихами. Она, как ему показалось, приняла их с некоторым недоумением. И вдруг неожиданно поцеловала его в щеку, звонко рассмеялась и, хлопнув перед растерявшимся Сашей калиткой, исчезла среди деревьев.

Может, это и была первая любовь. Но он не испытывал никаких мук любви, о которых пишут в романах, когда, приехав через год студентом института журналистики, узнал, что Инна вышла замуж и куда-то уехала.