— Уверен, господин генерал. Разрешите? Нельзя терять ни одной минуты. — Нельте сжал кулаки, соединил их вместе и послал вперед. — Концентрированный удар двумя батальонами по отходящей русской дивизии — и больше нет ее…
Мильдер полупрезрительно окинул взглядом своего подчиненного.
— Сейчас у вас, господин полковник, слишком горячая голова для решения. А его надо принимать с холодным рассудком. Вы слепы, Нельте, от негодования. Понимаю, что задето ваше самолюбие. Вас поколотили… Но я не могу рассчитываться за вашу горячность лучшими солдатами дивизии. Да и танки, поверьте мне, нам еще будут нужны. Война не окончена, и на Волге нам предстоит выдержать не один бой.
— Но, господин генерал, сегодняшний успех противника — счастливая случайность. Командир авангардного батальона нарушил мой приказ и перешел в атаку без разведки. К тому же он после вчерашней вечеринки был еще пьян. Я установил это. Прошу поддержать его отчисление из моего полка.
— Случайность? Ну, тогда, господин полковник, вы ничего не поняли из того, что произошло с вашим полком сегодня. Вы окончательно разочаровали меня. Я был о вас более высокого мнения. Мне казалось, что вы офицер с перспективой. Теперь мне понятно, почему вас высекли, как мальчугана. Вам вскружили голову наши успехи. У меня нет времени слушать ваши детски наивные рассуждения. Вы свободны, господин полковник.
2
И снова вынуждена отступать на восток поредевшая дивизия Канашова.
Во рту, опаленном июльским суховеем, до того сухо, что губы шуршали, как бумага, и становилось горько, будто жевал эту сизо-дымчатую полынь, повсюду заполонившую степь. Колонны войск медленно шли по дорогам. Дымилась поднятая колесами и тысячами ног пыль, и издали казалось, что дорога горела.
Вместе с воинскими частями уходили и беженцы.
Немецкие пикирующие бомбардировщики плыли торжественно, как на параде, не торопясь, и безнаказанно обрушивали груз бомб на живые от людских потоков дороги. От беспрерывного грохота бомбовых разрывов постоянный шум в ушах, как от морского прибоя.
На обочине дороги лежала убитая молодая женщина. Темные толстые косы ее разметались в стороны, в руках запеленатый ребенок. Белая кофта женщины обрызгана кровью, и издали капли крови рдели яркой художественной вышивкой. Эта женщина ехала на телеге, на которой сидели еще три старухи. Правил лошадьми старик, рядом с ними сидела девочка лет шести-семи. Канашов видел, как подвода обогнала его и Аленцову, обдав удушливым облаком пыли. Налетели вражеские самолеты, все разбежались. И вот, когда бомбежка окончилась, он увидел убитую.
Подошел Шаронов; вокруг него и комдива собирались бойцы и командиры. Комиссар снял с головы пилотку.
— Смотрите, товарищи, и запоминайте. Пока мы живы и в наших руках оружие, мы должны беспощадно истреблять фашистских варваров. Клянемся же мстить, товарищи. Не забудем и не простим!
И глухое, грубоватое, но твердое эхо голосов донеслось в ответ:
— Клянемся мстить! Не забудем и не простим…
А мимо шли и шли беженцы и подводы, подводы и беженцы. И никого не удивляла эта лежащая у дороги убитая мать с ребенком. Сколько они видели за свой долгий путь убитых: и стариков, и детей, и женщин, и мужчин. Люди замкнулись, одичали в своем и чужом горе и, казалось, стали безразличными ко всему на свете.
За подводами бежала и плакала, размазывая по смуглому лицу слезы, босоногая девочка. Черные, будто смородина, печальные глазенки ее кого-то искали среди людского потока, и куцые косички прыгали на затылке.
— Дядечка, тетечка, — бегала она от одной подводы к другой. — Где моя мама?
И долго звенел в ушах ее вопрос, обращенный неизвестно к кому: «Где моя мама?» На лице девочки растерянность и смятение. Но кто мог ответить ей, где ее родная мать? Беженцы пожимали плечами, звали к себе, старались приласкать, спрашивали ее имя, но она бежала все дальше и дальше, увлекаемая всеобщим течением людского потока. И слабый ее голосок повторял один и тот же вопрос: «Где моя мама?» Колени девочки в ссадинах и кровоподтеках. Вот она снова упала. Чьи-то мягкие, но сильные руки подняли ее. Она раскрыла глаза: возле нее сидела на корточках тетя в военной форме и предлагала ей, протягивая фляжку:
— Пей, доченька, пей…
Девочка робко потянулась к фляге и долго и жадно пила теплую, но такую сейчас для нее вкусную воду.
Тетя в военном достала из сумки вату, бинты, промыла ссадины на коленках девочки и перебинтовала.
— К маме хочу, — заплакала девочка. — Найдите мою маму…
Военная тетя погладила ее по голове.
— Найдем, доченька, найдем. Не плачь…
Порылась в сумке с красным крестом и протянула сухарь. Девочка взглянула доверчивее на женщину и взяла его.
3