Годы испытаний. Книга 2. Волга — русская река

— Я пошел, — поднялся Шаронов.

Канашов сидел, уставясь в карту, будто заколдованный ею, и смотрел, не отрывая глаз. «Надо сделать так, чтобы наверняка задержать авангард танковых войск в излучине Дона».

5

Чуть забрезжил рассвет, и придонскую степь всколыхнул угрожающий гул, идущий с запада. Утренний ветерок вместе со свежим запахом росных трав донес до чуткого уха солдата этот гул, и тотчас же невольно заныло под ложечкой. «Немецкие танки», — облетела всех тревожная мысль.

Да, все было необычным на этот раз в обороне. Получив данные о больших танковых колоннах, Канашов долго раздумывал над тем, как ему обмануть врага, как задержать на переправе, чтобы успеть отвести дивизию до подхода главных Сил немецких танковых войск. Он решил создать видимость обороны на широком фронте и попытался, жертвуя одним батальоном и двумя артиллерийскими батареями, увлечь немцев в узкую горловину, туда, где Дон делал петлю, образуя полуостров. А на заросших его восточных берегах поставить на прямую наводку и замаскировать всю имеющуюся артиллерию. Й когда немецкие танки войдут в этот огневой мешок, ударить по ним с двух сторон фланирующим огнем орудий и сорвать переправу. Пока они придут в себя и подтянут новые силы, дивизия будет далеко от излучины и сумеет подготовить новый оборонительный рубеж.

И хотя это решение требовало немалых жертв, иного выхода не было. Или жертвовать тремя сотнями людей и десятком орудий, или отдавать тысячи бойцов и раненых на полное истребление врага.

Никогда Канашов не волновался так, принимая решение. Все подсказывало ему, что он должен поступить только так.

Когда первые лучи солнца высветили небо, немецкая авиация большими стаями бомбардировщиков прошла на восток. И вскоре придонскую степь оглушил нарастающий гул и лязг гусениц. Темные квадратные коробки танков появились на горизонте, будто на высоте обозначилось село, ранее скрытое туманом. Они шли осторожно, не торопясь и не стреляя.

А спустя полчаса огненные разрывы вспыхнули на берегу Дона. Артиллерия открыла огонь по немецким танкам. Все перемешалось на земле, все втянулось в этот стремительный водоворот боя.

Шаронов смотрел в бинокль. Мелькали напряженные, беспокойные и растерянные лица командиров и бойцов. Он вспомнил о комдиве. «Как он там? Надо бы его навестить. Пойду на его наблюдательный пункт. А ведь ему во много раз тяжелее, чем нам», — подумал он о Канашове.

Внезапно он увидел Канашова, поднявшего голову из-за бруствера. Лицо его было спокойным. Казалось, что нее происходящее вокруг него — и эти нарастающие разрывы, и мечущиеся по полю боя люди — нисколько его не интересовало и весь он сосредоточен на главном. К нему подбежал раненный в голову командир полка Коломыченко. Вид у него был растерянный и жалкий. По лицу струились грязные струйки пота. Он глотал воздух, как рыба, выброшенная на берег.

— Нас обошли немецкие танки. Мы прижаты к переправе. Первый и второй батальоны отрезаны. Третий переправился за Дон без приказа…

Он беспомощно развел руками.

Канашов стоял, по-прежнему наблюдая за полем боя. Всматриваясь в лицо комдива, можно было заметить: когда он чем-то недоволен, угольные крапинки, въевшиеся в кожу, придавали ему особенно суровое выражение. Казалось, он не слушал сейчас Коломыченко, поглощенный тем, что творилось теперь впереди. Но вот губы Канашова чуть вздрогнули, он как бы невзначай сказал:

— Приведите себя в порядок, подполковник! У вас на лице грязь. Оботритесь…

Командир полка торопливо достал носовой платок и вытер лицо. Канашов так и не удостоил его взглядом, продолжил наблюдать за полем боя.

— Закуривайте, — сказал он и протянул портсигар.

Коломыченко взял папиросу дрожащими пальцами, прикурил и сделал несколько жадных затяжек.

Канашов оторвал бинокль от глаз и сказал твердо, будто клал на цемент тяжелые, как кирпичи, слова.

— Приказываю, товарищ, подполковник, взять роту автоматчиков и пробраться к отрезанным батальонам. За Дон без моего приказа полку не отходить. Третий батальон направить в мой резерв…

Коломыченко вдруг весь подобрался, одернул гимнастерку и, расправив плечи, отчеканил четко:

— Разрешите выполнять, товарищ полковник.

— Выполняйте, — даже не взглянув на него, ответил комдив.

Шаронов стоял поодаль, смотрел то на Коломыченко, то на Канашова. Он обратил внимание на то, что комдив, не отрываясь, глядел туда, где петля реки образовала горловину. Там оборонялся один из батальонов полка Коломыченко, поддерживаемый одной батареей семидесятишестимиллиметровых дивизионных орудий.

Немецкие танки яростно атаковывали горловину, пытаясь смять наши подразделения, сбросить их в реку. Они хотели с ходу навести понтоны и форсировать Дон по кратчайшей прямой. В отличие от левого крутого берега, заросшего деревьями, правый, где оборонялись наши войска, имел удобные пологие спуски. Туда и устремились немецкие танки.

Но вот они, наконец, прорвали оборону в горловине. Шаронов наблюдал, как на лице Канашова появилась едва заметная улыбка и тотчас же исчезла, и оно стало таким же хмурым и непроницаемым. «Чему он улыбается?»