Годы испытаний. Книга 2. Волга — русская река

Комиссар знал и о том, что «по примеру» Канашова женщинами «обзавелись» и другие командиры, и посоветовал ему оформить свой брак с Аленцовой. Комдив, и без того доведенный до раздражения тем, что Аленцова все еще не решалась на это до развода с ее тяжело раненным мужем, взорвался:

— Что я тебе, мальчишка? Что ты меня учишь?

— Ты-то не мальчишка, да вокруг нас с тобой их много. Две трети командного состава у нас в дивизии молодежь. С тебя и начнут пример брать.

Комдив вскочил со стула и заходил по комнате.

— Опять кто-то насплетничал? А ты, политработник и человек с большим жизненным опытом, до сих пор не разобрался, где финти-минти, а где серьезные отношения между людьми.

Шаронов увидел, что задел за живое место, понял, что разговора не получится, встал и начал одеваться.

— Удивляешь ты меня, Михаил Алексеевич. Умный ты человек, хороший комдив, а не понимаешь, что тебе жена нужна, а не любовница.

— Да ты меня не захваливай. Мне цена известная, — перебил Канашов, — Ты лучше скажи мне, кто это мутит воду, про меня и Аленцову тебе нашептывает? Не Харин ли?

— Напрасно ты кого-то подозреваешь. Никто мне о ваших отношениях, даю слово коммуниста, ничего не говорил.

— Скрываешь? Ну ладно! Меня ты знаешь. Всю свою жизнь не мог терпеть предателей, провокаторов и наушников. Я узнаю — и тогда держись! В три шеи эту сволочь выгоню из дивизии.

— Ну, Михаил Алексеевич, ты, я вижу, зашел далеко. Выгнать — дело простое. Надо людей уметь и воспитывать терпеливо…

— Некогда мне лекциями по воспитанию заниматься. Сколько трудов и времени стоит такую оборону создать! Ты видишь, что я делаю.

— Позиции-то у нас действительно хорошо оборудованы, да в них уже трещины имеются. Ты думал, что влез в землю, опутался колючей проволокой, мин наставил вокруг — и оборона твоя неприступна? Ошибаешься, Канашов, ох, как ошибаешься!

— Пошел ты к черту со своими «трещинами»!..

— Ты чего орешь на меня? Я же к тебе как коммунист обращаюсь в интересах укрепления дисциплины.

Канашов прищурился, наклонил голову вправо.

— Ну, если считаешь, что я как коммунист партийную дисциплину нарушил, давай говорить там, в высших партийных органах.

— А зачем туда, если мы и сами можем разобраться?

— Ну, знаешь, Федор Федорович, не делай вид, что ты меня спасаешь. Я не привык за чужую спину прятаться. Заслужил — пусть накажут, и тебя заступаться не прошу…

Будучи в штабе у Харина, заместитель Канашова по тылу Васько прислушался к голосам за стеной. Лицо у Васько покрыто густыми крапинками веснушек, и потому оно кажется коричневым. Когда он говорит с начальниками и женщинами, то смущается и краснеет и теребит свои рыжеватые усы.

— И давно они завелись? — тихо спросил он Харина, дежурного по штабу.

— Как вернулись оба с передовой. Часов с десяти не прекращается эта артиллерийская перестрелка, — ухмыльнулся Харин.

Васько посмотрел на часы. Одиннадцать. В двенадцать он должен быть в штабе тыла армии. Он походил, повздыхал.

— Семен Григорьевич, когда закончится спор, звякни, дорогуша. Понимаешь, наряды надо срочно подписать. Новое пополнение в дивизию прибывает, а тут с продовольствием и обмундированием ЧП: склады немец разбомбил.

— Иван Иванович, ты же меня знаешь… — приложил Харин руку к сердцу. — У меня к тебе маленькая просьба… Нельзя ли чего-нибудь подбросить из закуски? Ну, хотя бы мясных консервов.

— Это сделаем, дорогуша… — Васько задумался. — Хочешь маринованной селедки в банках?

— Давай. А печенья и сахару можно? У меня скоро день рождения, понимаешь, и женщины в гостях будут. — Харин облизнул губы, улыбнулся вопрошающе.

— Немного дам. Сгущенного молока добавлю банок пять.

А за закрытой дверью тем временем не утихала «гроза». Васько подошел ближе к двери, прислушался и посмотрел на часы:

— Побегу. Звони мне.

Васько исчез за дверью.

Харин покачал головой, размышляя: «Хитрый хохол!.. Но с такими людьми надо уметь ладить…» Харин и сам не прочь пойти на выручку выгодному для него человеку. Сколько «ударов» Канашова он отвел от Васько. Никто этого не знает, кроме него. Прибежит: «Горю, майор, выручай!..» А от выговора партийного кто его спас? Опять он, Харин… Попутала его бабенка из медичек. Жила с одним, а с Васько раз согрешила, и тут ему — «лицевой счет»: платите или замуж берите. Ух, сколько она с него вытянула, дурака!

Дверь с шумом распахнулась. Из нее выбежал Шаронов с криком:

— Тебе нужны факты? Будут и факты. Я не с потолка их взял.

«Наконец-таки, — думает Харин, — разошлись… И чего они там не поделили? Уж такие были друзья, водой не разольешь. Разве с Канашовым кто уживется?»

— Вызвать ко мне немедленно Коломыченко! — кричит из-за двери комдив. — И зайдите ко мне…

Но Харин знает, что ему делать. Он прежде всего вызывает Васько. «Пока Коломыченко прибудет из полка, Васько успеет не только бумаги подписать, а и отдаст распоряжение начальнику АХО[6] на выдачу мне продуктов».

Харин вошел к комдиву, доложил. Канашов, не подымая головы, что-то писал.