Годы испытаний. Книга 3. Разгром

Вернувшись поздно ночью из войск, генерал Канашов, утомленный поездкой, решил не идти ужинать в столовую. Можно было попросить, чтобы принесли, но он передумал. Лучше никого не беспокоить. И лег спать. Но тут же постучал ординарец. Он принес ужин и два письма. Сон будто рукой сняло. Он вскочил с койки. Одно письмо было от Аленцовой, другое от Марины Саввишны Русачевой. Он торопливо вскрыл конверт и стал читать.

«Дорогой Михаил! Мне кажется, — писала Нина, — что ты где-то воюешь в Сталинграде, рядом. И каждый день и надеюсь, не сегодня-завтра мы с тобой увидимся. И я обманываю себя, убеждая, что мы не встретимся никак потому, что этого не позволяют не прекращающиеся день и ночь бои. И эту надежду во мне подкрепляет сама жизнь, когда на медицинском пункте и при эвакуации раненых случайно встречаешь бойцов и командиров из твоей дивизии. Я была невольной свидетельницей разговора между двумя ранеными бойцами. Один из них с гордостью сказал сестре, что он из канашовской дивизии. «Слыхали ли вы о нашем комдиве?» Сестра ответила, что о Канашове она не слышала. И это обидело бойца. «Да как же так? Эх, милая, — сказал он, — значит, ты еще новичок и сталинградского пороха не нюхала».

И боец, чтобы устыдить сестру, обратился к рядом лежащему товарищу: «О комдиве Канашове слыхал?» — «Не только слыхал, — ответил тот, — а воевал вместе. В полку его был от самой границы. Два раза из госпиталя к нему убегал. А вот удастся ли сбежать в третий, не знаю». Я заинтересовалась их разговором, стала расспрашивать. Он серьезно меня уверял, что по твоему приказу они отбили один опорный пункт у немцев в Сталинграде. Он видел тебя на командном пункте, когда его доставили туда после ранения. Я и впрямь поверила ему, даже сердце замерло от волнения. Я стала допытываться, где он воевал, где был ранен? Этот молодой боец-сибиряк прибыл в Сталинград совсем недавно, когда уже ты не командовал дивизией, но товарищи — ветераны твоей дивизии — сказали ему, что он попал в канашовскую дивизию. И видел он на командном пункте, надо полагать, не тебя, а Бурунова, думая, что это ты».

«Вот это женщина. Ни одного намека на трудности, опасность».

Марина Саввишна писала, что долго не получала от него писем, и забеспокоилась. Но Степанида Евлампьевна, спасибо ей, прислала новый адрес. «Это упрек мне», — подумал он. Дома у них все благополучно. Она сообщила о том, что в их госпитале, где она работает, лежит после ранения жена врача Заморенкова, и Мария Саввишна просила разыскать, где находится Яков Федотович.

Канашов задумался. «Как же ей помочь? Посоветовать обратиться в Главное управление кадров? Но она и без меня знает и, возможно, уже обращалась туда. А что, если попытаться разузнать через Кипоренко? Ведь он был начальником штаба фронта. Яков Федотович остался в окружении. И если он не погиб, то в партизанах. А с партизанами штаб фронта поддерживает непрерывную связь. Какой человек, какой человек! — вспоминал Канашов. — Нет, он не должен погибнуть — так без следа, — убеждал он себя. — Надо все сделать, а разыскать его непременно».

Утром Канашов был обрадован неожиданной новостью. Из Тульского городского суда пришел документ о его разводе с Валерией Кузьминичной. Канашов был готов плясать от радости. Тут же об этом написал дочери и Аленцовой. Генерал Соколов, выслушав его доклад о вчерашней поездке в бригады, ничего не сказал ему, но, когда он уходил, как будто невзначай спросил:

— Так, значит, вы развелись, генерал?

— Да, развелся.

Соколов ни о чем больше не расспрашивал.

И Канашов так и не понял, как воспринял это его начальник: то ли осуждал, то ли одобрял.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

1

Капитан Миронов приехал к новому месту службы под вечер. Вместе с братом добирались они на попутных машинах до штаба дивизии.

Маленькая русская деревушка, затерявшаяся в лесах Брянщины, ничем не напоминала о войне.

По улицам во главе куриного войска важно расхаживали петухи, в лужах барахтались свиньи, жалобно мычали телята. В воздухе глухая, пугливая деревенская тишина. «Вот где жизнь», — подумал Миронов, невольно вспомнив непрерывно грохочущие сталинградские дни и ночи. Он шел по деревне, разыскивая «хозяина»— командира дивизии. По неписаным армейским законам для старшего начальника всегда выбирали лучший дом. У небольшого искусственного пруда за крашеными заборами стояло четыре одинаковых рубленых дома. В окнах цветы, занавески.

— Нам, видно, сюда, Евгений! Вот они, дома начальства, как на подбор.

У ворот часовой проверил документы, оглядел их удивленно:

— Свернете по переулку, второй дом направо. Комдив там.

В просторной комнате, с лежанкой, образами в углу, на лавке за столом сидел худощавый полковник с острыми чертами лица, короткой прической бобриком и забинтованной головой. Он просматривал какие-то бумаги. Когда братья вошли, он не обратил на них внимания.

Они переглянулись: не вовремя попали. В дверях появился лейтенант с бумагами, по-видимому, адъютант.

— А где начальник штаба? — не поднимая головы, спросил полковник.

— В полк уехал, товарищ полковник.