Годы нашей жизни

Врангелевский фронт давно разгромлен. Но остатки беляков вместе с бандами Махно и Петлюры нападают на железнодорожные составы, станции и полустанки.

Идет день, другой. Метет метелица, вокруг вагона много снега. А на сердце у особоуполномоченного большая тревога… По нескольку раз в день ходит он к коменданту станции. Измученный комендант, которого осаждают со всех сторон, обещает «в первую очередь». А она все не приходит.

Наконец, прослышав, что якобы на станцию прибыл сам Фрунзе, Кубацкий ищет вагон командующего.

На путях стоит штабной вагон. Приехал член Реввоенсовета фронта. К вагону спешат военные, вызванные на срочное совещание. Особоуполномоченный так уверен, что у него дело, не терпящее никаких отлагательств, что сумел убедить часовых и адъютантов. Члену Реввоенсовета доложили.

— Ясно, — сказал он, прочитав мандат, подписанный Луначарским, Дзержинским, и спросил Кубацкого: — Розыск был успешным?

— Весьма.

— Большие художественные ценности?

— Редчайшие вещи. Много инструментов работы итальянских мастеров.

— Неужели Страдивари?

Кубацкий от удивления даже растерялся и не сразу ответил. Трудно было себе представить, что этот поглощенный военными делами, лаконичный, на ходу бросающий короткие военные распоряжения человек не только знает музыку, но и сам играет на скрипке.

— Даже Никколо Амати, — сообщил Кубацкий.

— Так, так, — сказал член Реввоенсовета. — Как же вам помочь? — Секунду подумав, он произнес: — Пожалуй, единственная возможность… — Он достал из кармана френча часы. — Двадцать два часа, — и велел медленно вызвать командира бронепоезда.

Через несколько минут перед ним стоял немолодой усатый человек в папахе со звездой, в овчинном полушубке, подпоясанный ремнем.

— Когда отправляетесь?

— Через полтора часа.

— Нужно прицепить один вагон.

— Товарищ член Реввоенсовета — это же переформировка…

— Нужно прицепить.

— Мне дорога каждая минута.

— Вагон нужно взять.

— Какой вагон? — спросил раздосадованный начальник бронепоезда, втайне полагая, что речь идет о каком-то из штабных вагонов.

— Мой, — резко произнес член РВС, сообразив, о чем думает командир бронепоезда. — Мой и ваш, — повторил он.

Последнее было не совсем понятно, и он сказал:

— Там груз ценнее всякого золота. Ясно?

— Ясно, товарищ член Реввоенсовета! Только бы с прицепкой управиться!

Ровно через полтора часа бронепоезд с «музыкальным вагоном» ушел со станции Александровск.

Погашены все огни. Бронепоезд растаял в ночной тьме, слился с ней, и только пламя, вырывающееся из паровозной топки, на какое-то мгновение прорезает ночь.

Еще в Александровске командир предупредил «музыкальный вагон»: «Бронепоезд будет прорываться с боем. Как только перестрелка — всем ложиться на пол».

Посреди ночи в вагон вбежал боец: впереди станция, занятая махновцами.

Бронепоезд проскочил ее на полном ходу, ведя огонь из всего, что может стрелять, — из всех своих пушчонок, пулеметов, винтовок.

Когда махновцы очнулись от паники и внезапного налета, состав был далеко. В пути не раз открывали огонь по поезду. Он отвечал сильными залпами и двигался вперед.

За всю ночь Кубацкий и его спутники не сомкнули глаз.

Только перед самым рассветом особоуполномоченный вздремнул часок. Сон его был беспокойным, и ему приснилось, будто два человека в длинных черных плащах и шляпах с широкими полями вошли в вагон. Одному лет восемьдесят, второму под сорок. Они стали вынимать из футляров инструменты и проверять их на звучность. Комиссар окликнул пришельцев, и отозвался сам Никколо Амати. Вместе с ним был его ученик Страдивари.

Они объяснялись втроем. В самый интересный момент разговора вагон сильно загремел на рельсах. Пробудившийся комиссар вдруг увидел рядом с собой худое лицо старого бородатого человека в башлыке. Ни плаща, ни шляпы. Башлык и шуба мгновенно вернули Кубацкого к действительности. Это бодрствовал академик Владимир Иванович Палладин.

Знаменитый русский ботаник, друг и соратник Тимирязева, в войну застрял в Крыму. Его научные консультации нужны в Москве, Петрограде. Академик рвался домой. О его приезде заботился нарком Луначарский. Так ученый попал в «музыкальный вагон».

Вагон полуклассный — четыре купе и большая теплушка. Он давно в пути, и в спокойный час, согреваясь у печурки, молодой музыкант и старый ботаник, которые очень сдружились, заняты беседой.

За окном все белым-бело. Только иногда черным пятном мелькнет полуразбитая станция, мертвый полустанок или занесенный снегом товарный состав, а у них спор о тайнах кремонских мастеров.

В чем секреты необыкновенной звучности скрипок и виол Амати, Страдивариуса, Гварнери? Форма? Лак? В академике заговорил ботаник. Пожалуй, в дереве, из которого они сделаны. А может быть, в секретах его обработки? Или в неизвестном растворе, которым обрабатывался древесный материал?

Все это тайны, уходящие в XVII век, а Палладина больше всего занимает день сегодняшний, грандиозные события, от которых он невольно был оторван. И об этом он заводит разговор у печурки посреди теплушки.