Годы нашей жизни

И не было вестей радостней тех, которые облетели страну в начале осени 1922 года: Владимир Ильич еще в Горках, но уже работает — читает, пишет и думает.

Тем временем на заводском дворе в Барановке немолодой механик-самоучка Алексей Васильевич Бродский и еще несколько человек бились над тем, чтобы собрать и отремонтировать мощный локомобиль. С этого должно было начаться второе рождение знаменитого завода, который уберегли старые рабочие. Они несли охрану цехов, сами взяли на учет оборудование и ценное сырье, краски, золото, которое в заброшенных колодцах припрятали управляющие, надеявшиеся еще послужить старому хозяину — господину Грапари, послу Греции при русском дворе.

Белополяки, отступая, отдали приказ уничтожить сразу все цехи и прислали подрывную команду. Спасение завода стоило жизни многим членам завкома, действовавшего подпольно.

И теперь те из старых рабочих, которые уцелели, и те, кто вернулся на свой завод с фронта, не ожидали, пока из губернии дадут средства, пришлют материалы. Не было электроэнергии, но можно заставить и старый локомобиль послужить восстановлению Барановки.

Ранним осенним утром 1922 года локомобиль заработал, и впервые после многих лет вновь заревел сиплый гудок фарфорового завода.

В небе над городком поплыли черные дымки.

Вероятно, люди, увидевшие чудо — двинувшийся по рельсам первый паровоз, не были так радостно потрясены, как труженики Барановки.

Волновались силикатчики, которым выпало сделать первую фарфоровую массу. Формовочный и горновой цехи уже были наготове. А в живописном мастера росписи, истосковавшиеся по работе и давно не державшие кистей, тренировали пальцы, привыкшие к затвору винтовки.

Завод пошел! Люди, которые вопреки разрухе и тысячам трудностей, смогли его пустить, видели из своих цехов, из своего городка всю страну, поднятую Лениным к новой жизни.

Второго октября 1923 года Владимир Ильич приехал из Горок в Москву и снова стал у государственного руля. На следующий день, в шесть часов, как всегда минута в минуту, Ленин появился за столом в небольшом, узком, с низкими потолками и голландской печью, Красном зале, где заседал Совнарком.

Возвращение Ленина на капитанский мостик советского корабля придавало еще больше сил всем, кто самоотверженно трудился на великой и трудной стройке первого государства рабочих и крестьян.

В далеком волынском городишке, на заводе, в печах которого обжигали первую партию советского фарфора, тогда состоялось торжественное собрание.

— За семь десятков лет, — вспоминал механик Алексей Васильевич, — довелось мне побывать на всяких собраниях. Многие вылетели из головы, а вот то навсегда врезалось в память. Помню, было оно в цехе. Народу собралось видимо-невидимо. Все стоят, а ораторы взбираются на бочку, на станок. Говорили горячие речи, не по бумажке, конечно, кто как мог. Радовались выздоровлению Ленина, пуску родного завода и тому, что республике нашей пятый годок минает.

Тогдашний секретарь барановского завкома всю свою жизнь имел дело с каолином, полевым шпатом и в церковноприходской школе не обучался красотам стиля, но даже протокол, который он вел, отразил суровую торжественность и взволнованность собрания.

«Ввиду совпадения выздоровления вождя мировой революции т. Ленина с Октябрьскими торжествами и пуском завода, изготовить дорогому вождю средствами рабочих именной сервиз, каковой препроводить в Москву — Кремль.

Просить Владимира Ильича разрешения именовать Барановский завод — Государственным фарфоровым заводом имени Ленина».

Это было 16 октября 1922 года.

3

Изделия с таким трудом пущенного фарфорового завода еще не отличались высоким качеством, хоть в условиях тяжелого быта тех дней они казались чуть ли не предметами роскоши.

Между тем для барановских силикатчиков это была не просто столовая или чайная посуда.

Почти целое столетие их деды, прадеды, сами хлебавшие щи деревянными ложками из гончарных мисок, тяжело работали на заводе Грапари, где делали сервизы для богатых, власть имущих людей. И вот первую же тысячу комплектов посуды, которую выпустил восстановленный завод, отгружают рабочей кооперации в Донбасс. Скромный орнамент на фарфоровой тарелке волновал тех, чьи руки сделали ее для рабочего человека.

С этими радостными мыслями, с чувством искренней любви весь рабочий коллектив готовил Ленину подарок.

Завод едва встал на ноги, производство еще только налаживалось, на каждом шагу давала себя знать разруха. В этих условиях сам замысел выпустить художественный сервиз казался несбыточно дерзким. Но в цехах царил необычайный подъем. Каждый стремился внести в изготовление сервиза долю своего труда. Старый мастер Алексей Кривонос предложил особый состав фарфоровой массы. Обжигальщики Михаил Хохлюк и Ксаверий Нечпальский нашли способ перехитрить капризничавший огонь. В горновом цехе мастера часами прислушивались к дыханию печи. Сообща выбирали орнамент, сделали с десяток вариантов ленинской монограммы. Живописцы вкладывали в роспись все умение, воспринятое от нескольких поколений мастеров фарфора.