Тем более, никогда –
завоеванных кабинетов…
В России на всех чиновников
уже не хватит ножей,
Но хватит по атомной бомбе
на каждого из поэтов.
А ВЕК-ТО КОНЧАЕТСЯ. 1989—1994
Нам ни к чему почет и слава,
И так эпоху пережили.
Чужими нитками мой саван
Зашьют любовницы чужие.
ПРАЖСКАЯ ЗАРИСОВКА 15 ОКТЯБРЯ 1989 ГОДА
Не пишется, а ехать в центр не хочется,
Хоть пива нет с утра в бунтующем горле.
Я должен дописать статью о Вихтерле
Сегодня. Завтра в самолёт,
и вольность кончится.
Политика понятна, как стихи
С простыми отглаголенными рифмами:
Что нынче кажется пещерами и рифами,
То завтра спишут им на прошлые грехи.
Получен шанс не избирать самоизбранцев...
Бежит под зонтиком красотка — я не с ней.
А чехи видят в нас, как прежде, иностранцев.
И оккупантов —
что грустней.
А за окном — мокрющий пёс на тротуаре,
А на окне — дыряво-красный цикламен,
Доносит ветер запах перемен.
Дай, Господи, чтоб обошлось без гари.
СТРАШНАЯ ИСТОРИЯ
Здоровый дух — в здоровом теле.
Таинственная сень — постели.
Я млел себе в тиши, и вдруг
Раздался — напряженный звук.
Я огляделся — жопа плачет,
Подрагивают ягодицы,
Такой большой футбольный мячик
Вполне приемлемых кондиций.
Спросил я жопу: «Что с тобой?» —
Не удостоили ответа.
Плач перешёл в тоскливый вой.
Случилось это прошлым летом.
ЛЕГКОМЫСЛЕННЫЕ ЯМБЫ
Певец и первенец свободы
Учил, забравшись на Парнас:
На лоне матери-природы
На лоно милых манит нас...
Моя красавица младая,
Тебя восславлю — завсегда
И вирши новые слагая,
Кому-то подращу рога я,
Но — ненадолго — вот беда!
Прохлада и недолговечность
Моих романов — мой же бич,
Ты привлекательна, конечно,
И раз в неделю — человечна,
Но твой удел — Иван Кузьмич,
Преуспевающий в конторе,
А не художник-дуралей,
Певец пирушек и тратторий,
Но — не тончайших аллегорий
И тёмных бунинских аллей.
Тебя стихами не встревожу,
Ты холодна, как логарифм,
А я опять расквасил рожу
О струи струн и рифы рифм.
Но ты и это не заметишь.
Как говорится, не дано!
А для меня краса — не фетиш
Или — фетиш? Мне всё равно!
А привлекательно бы нам бы
Пуститься в страсти океан,
Чтоб легкомысленные ямбы
Щедрей вина лились в стакан.
Как всё бы в жизни оживилось
Без хитрованских мумиё,
Но не дана нам эта милость.
И ты, и я — не для неё!
Вот почему, дружок, не скрою:
Роман наш — сроком на два дня,
И ты не вспомнишь про меня —
Игра останется игрою.
И мне легко остановиться,
Усвоив сучь твою и суть,
И очень быстро — развлюбиться,
И исписав две-три страницы,
Слинять на БАМ куда-нибудь.