Годы решений

Кто же подстрекал, организовывал эту массу наемных рабочих в больших городах и промышленных районах и, снабдив лозунгами, циничной пропагандой разжигал в ней классовую ненависть к большинству нации? Это не прилежный и обученный рабочий, а «штраубингер» [191] (вагабунд), как Маркс и Энгельс с полным презрением называют его в своей переписке. В письме от 9 мая 1851 года Энгельс пишет Марксу о демократической, красной и коммунистической черни [192], a 11 декабря 1851 года спрашивает: «Какая польза от этого сброда, если он разучился даже драться?» [193]. Рабочий является только средством для достижения частных целей профессиональных революционеров. Он должен драться, чтобы удовлетворить их ненависть к консервативным силам и их жажду власти [194]. Если бы представителями рабочих считали лишь самих рабочих, то сильно опустели бы левые скамейки во всех парламентах. Среди создателей теоретических программ и руководителей революционных акции нет ни одною, кто бы действительно в течение многих лет работал на фабрике [195]. Политическая богема Западной Европы, где с середины XIX века развивался большевизм, состоит из тех же самых элементов, что и создаваемый с 1770 года революционный либерализм. Независимо от того, произошла ли февральская революция 1848 года в Париже в пользу «капитализма», а июньская бойня — против него, предназначались ли «свобода и равенство» в 1789 году лишь среднему сословию, а в 1793 и 1918 годах – низшим слоям, цели инициаторов этих движений и их подлинные мотивы были одни и те же. То же самое происходит сегодня в Испании и может завтра произойти в Соединенных Штатах. Из этого духовного сброда, во главе которого стоят неудачники всех академических профессий, духовно бездарные и душевно больные, из них выходят гангстеры либеральных и большевистских восстаний. «Диктатура пролетариата», то есть их собственная диктатура при помощи пролетариата, должна стать их местью счастливым и удачливым – последнее средство для утоления их больного тщеславия и низменной алчности к власти, возникших на почве неуверенности в себе, крайнее выражение погубленных и утраченных инстинктов.

Среди всех этих юристов, журналистов, учителей, художников и техников стараются не замечать одного типа, наиболее рокового из всех — опустившегося священника. Забывают глубокое различие между религией и церковью. Религия — это личное отношение к силам окружающего мира, выражающееся в мировоззрении, благочестивых обычаях и самоотверженном поведении. Церковь — это организация священников для борьбы за мирскую власть. Она создает формы религиозной жизни и тем самым зависимость от своей власти тех людей, что связаны с ними. Поэтому она является прирожденным врагом всех других властных образований: государства, сословия, нации. Во время Персидских войн [196] жречество Дельф [197] агитировало за Ксеркса [198] и против национальной обороны. Кир [199] смог завоевать Вавилон и свергнуть последнего халдейского царя Набонида [200] благодаря поддержке жрецов Мардука [201]. История Древнего Египта и Древнего Китая полна подобных примеров.

В Европе перемирие между монархией и церковью, троном и алтарем, дворянством и священством продолжалось только до тех пор, пока объединение против третьей силы сулило большую выгоду. «Царство мое не от мира сего» [202] – глубокое выражение, относящееся к любой религии и выдающее любую церковь. Но всякая церковь самим фактом своего существования подчиняется условиям исторической жизни: она мыслит властно-политически и материально-экономически; она ведет войны дипломатическим и военным путем, вместе с другими властными образованиями разделяет последствия юности и старости, подъема и разложения. Она не честна, прежде всего, с точки зрения консервативной политики и традиции в государстве и обществе, да и не может быть таковой в качестве церкви. В своей глубочайшей основе все молодые секты враждебно настроены по отношению к государству и собственности, они выступают против сословий и иерархий, за всеобщее равенство [203]. Политика постаревших церквей, какими бы консервативными они ни были по отношению к самим себе, всегда испытывает искушение стать либеральной, демократической, социалистической, то есть уравнительной и разрушительной, как только начинается борьба между традицией и сбродом.

Все священники люди, поэтому судьба церкви зависит от человеческого материала, из которого она состоит. Даже строгий отбор, — как правило, превосходный — не может предотвратить того, что во времена общественного распада и революционного разрушения всех старых форм нередко верх берут пошлые инстинкты и пошлое мышление. В такие времена возникает церковный сброд, который подгоняет достоинство и веру церкви под грязь партийно-политических интересов, объединяется с разрушительными силами и, прикрываясь сентиментальными фразами о любви к ближнему и защите бедных, способствует разрушению общественного порядка, порядка, с которым церковь также навсегда связана судьбою. Религия есть душа верующих. Ценность церкви — в ее священниках.