Годы риса и соли

Бахрам пробовал следовать этому совету. Проснувшись в своей постели с Эсмериной, он почувствовал, как в нём расцветает любовь к жене и её прекрасному телу, телу дочери изувеченного старика, к которому он относился со всей сердечностью. Переполняясь любовью, он обходил мастерские или шёл в город, чувствуя свежесть весеннего воздуха на своей коже, и деревья вокруг бассейнов пыльно мерцали, как огромные ожившие драгоценные камни, и ярко-белые облака подчёркивали сочную синеву неба, отражённую на земле в бирюзовых и кобальтовых изразцовых куполах мечетей. Прекрасный город, прекрасное утро в самом центре мира, и базар, как обычно, полон шума и красок, где все человеческие взаимоотношения видны сразу, как на ладони, но всё это бессмысленно, как муравейник, если не наполнено любовью. Каждый был занят своим делом из любви к людям в своей жизни, и так было день за днём – так, по крайней мере, казалось Бахраму по утрам, когда он брал на себя всё больше и больше прежних обязанностей Калида на производстве, – и по ночам, когда его обнимала Эсмерина.

Но он никак не мог передать Калиду свои опасения. Старик принимал в штыки любое проявление возвышенных чувств, тем более любви, и раздражался в ответ на любую ласку, не только со стороны Бахрама, но и его жены Федвы, и Эсмерины, и детей Бахрама и Эсмерины, Фази и Лейлы, и кого угодно ещё. Солнечными днями их окружала суета мастерских с их шумом и вонью, ковка металлов и изготовление пороха проходили по всем правилам, которые внедрил Калид, как некий масштабный лязгающий танец, и Бахрам обводил всё это взмахом руки и говорил:

– Любовь наполняет всё до краёв!

А Калид рычал:

– Молчи! Не будь дураком!

Однажды он выбежал из своего кабинета, одной рукой держа две старые книги по алхимии, и швырнул их в зев пылающего атанора.

– Полная чепуха, – ответил он раздосадовано, когда Бахрам закричал ему остановиться. – Не мешай, я всё сожгу.

– Но почему? – воскликнул Бахрам. – Это твои книги! Почему, почему, почему?

Калид взял в руку комок крошащейся киновари и потряс им перед Бахрамом.

– Почему? Я скажу тебе, почему! Взгляни-ка на это! Все великие алхимики, от Джабира до Ар-Рази и Ибн Сины, сходятся во мнении, что все металлы – суть различные комбинации серы и ртути. Иванг говорит, даже китайские и индуистские алхимики согласны с этим мнением. Но когда мы соединяем серу и ртуть, даже очищенные от всех посторонних примесей, вот что мы получаем на деле: киноварь! И что это значит? Алхимики, которые описывают эту проблему (а их, замечу, крайне мало), уточняют, что, говоря о сере и ртути, на самом деле они не имеют в виду вещества, которые мы обычно называем серой и ртутью, а скорее чистые элементали сухости и влажности, которые подобны сере и ртути, но более эфемерны. Что ж! – он швырнул кусок киновари через весь двор, в реку. – Какой от этого прок? Зачем их так называть? Зачем верить тому, что они говорят? – он махнул культёй на кабинет и свою алхимическую мастерскую, а также на приборы, разбросанные снаружи. – Это всё груда хлама. Мы ничего не знаем. Они писали, сами не ведая, о чём.

– Ладно, отец, пусть так, только не сжигай книги! В них может оказаться что-то полезное, если внимательно читать. Кроме того, они обошлись нам недёшево.

Калид только фыркнул и смачно плюнул.

В следующий раз, когда Бахрам оказался в городе, он рассказал Ивангу об этом инциденте.

– Он сжёг много книг. Я не сумел отговорить его. Я хочу, чтобы он увидел, как любовь наполняет всё вокруг, но он не видит.

Плечистый тибетец выдохнул воздух губами, как верблюд.

– С Калидом такой подход не сработает, – сказал он. – Легко любить, когда ты молод и здоров. А Калид стар и однорук. Он лишился опоры, его инь и ян перемешались. Любви здесь места нет.

Иванг не был суфием. Бахрам вздохнул.

– Тогда я не знаю, что и делать. Помоги мне, Иванг. Он сожжёт все свои книги и уничтожит всё оборудование, и кто знает, что с ним станется тогда.

Иванг проворчал что-то нечленораздельное.

– Что?

– Я подумаю, что можно сделать. Дай мне время.

– Времени у нас в обрез. В следующий раз он перебьёт все приборы.

Аристотель ошибался

Уже на следующий день Калид приказал подмастерьям кузнеца вынести всё, что находилось в алхимических мастерских, во двор и уничтожить. Чёрным и диким взглядом он смотрел, как в солнечном свете разлетается с приборов пыль. Сосуды для песка, сосуды для воды, духовые печи, перегонные кубы, колбы, фляги, дистилляторы с двойными и даже тройными горлышками – всё стояло в облаке старой пыли. Самый большой гальванический дистиллятор в последний раз использовался для перегонки розовой воды, и, увидев его, Калид фыркнул.

– Это единственное, что у нас получилось. Столько приспособлений – и мы научились делать розовую воду.

Ступки и пестики, пузырьки, склянки, тазы и мензурки, стеклянные кристаллизаторы, графины, тигели, свечи, масляные лампы, жаровни, лопатки, щипцы, ковши, ножницы, молотки, алудели, воронки, разнообразные линзы, фильтры из волос, ткани и льна – наконец, на солнце было вынесено всё. Калид сделал жест, как бы отмахиваясь.