На этой начальной стадии кризиса преобладало общее мнение в правительстве США избегать опрометчивых и поспешных действий, даже в кругах тех, кто ничего не знал о нашей китайской инициативе. На заседании ВГСД 26 марта я повторил собственную точку зрения, что все прогнозы говорят о том, что гражданская война приведет очень и очень быстро к независимости части страны. Представитель Государственного департамента отметил, что Великобритания не желала вмешиваться и оказывать давление на Пакистан. Я сказал моим коллегам: «Я разговаривал с президентом накоротке перед вторым завтраком. Он склоняется к такой же позиции, что и все остальные. Он не хочет ничего предпринимать. Он не хочет оказаться в положении, когда его могли бы обвинить в поощрении раскола Пакистана. Он не расположен к очень активной политике».
И, тем не менее, давление в пользу активной политики стало нарастать. Возникло общее и оправданное негодование, когда в апреле стали появляться сообщения о пакистанских бесчинствах в Бенгалии. Наш генеральный консул в Дакке направлял телеграммы в Вашингтон, настаивая на объявлении открытой американской позиции против пакистанских репрессий. Остальные члены генконсульства подписали аналогичное сообщение в начале апреля. Госсекретарь Роджерс сказал мне, что считает «возмутительным», что его дипломаты пишут петиции, а не отчеты. Однако здесь действовал излюбленный способ подчиненных, старающихся предрешить варианты действий их начальников, когда телеграммам специально давалась разметка по низкой шкале и, соответственно, они получали широкий доступ. Утечки в конгресс и прессу были неизбежны. Пакистанский издатель, посетивший Восточный Пакистан, написал отчет очевидца об убийствах военными в лондонскую «Санди таймс». Наш посол в Дели Кеннет Китинг докладывал в Вашингтон, что он «глубоко потрясен резней» и «серьезно озабочен уязвимостью Соединенных Штатов в связи с наносящими ущерб их репутации ассоциациями с правлением военного террора». Он настаивал на том, чтобы Соединенные Штаты срочно открыто и ярко осудили «эти зверства», лично вмешавшись и заявив об этом Яхья Хану, отменив наше «одноразовое исключение», и немедленно прекратили всякие военные поставки Пакистану.
Мы столкнулись с настоящей дилеммой. Соединенные Штаты не могли закрывать глаза на зверские репрессии со стороны военных, в которых тысячи гражданских были убиты и от которых миллионы убежали в Индию, спасая свои жизни. Не было сомнений в том, что пакистанские военные применяют методы силового воздействия. Но Пакистан был нашим единственным каналом выхода на Китай. Если он будет перекрыт, то понадобятся месяцы для поиска альтернативы. В дополнение ко всему проблема обрушилась на Вашингтон как раз в разгар очередного цикла беспорядков из-за Вьетнама. Массовая кампания неповиновения была запланирована на 1 мая. Для некоторых наших критиков наше молчание по поводу Пакистана, – причины которого мы не могли никак объяснить, – стало еще одним признаком общей моральной бесчувственности правительства. Они и представить себе не могли, что правительство могло разрываться между противоречащими друг другу императивами; кое-кто был очень заинтересован в том, чтобы подорвать позицию своего правительства по первому попавшемуся под руку вопросу в расчете на то, что это подорвет наши усилия во Вьетнаме. Администрация реагировала в таком же мелочном духе; было определенное достоинство в обвинении в моральной бесчувственности. Никсон приказал перевести нашего генерального консула из Дакки; он высмеял Китинга за то, что тот «подпал под влияние индийцев». Трагической жертвой войны во Вьетнаме стала возможность разумных дебатов по вопросам внешней политики.