Годы в огне

Посный служил кучером в полиции, и Ерохина знала: к нему не раз приходили люди из леса, звали в отряд, ибо шутка ли! — свой человек в самом гнезде врагов. Но Ванька не говорил ни «да», ни «нет», а выжидал, на чью сторону упадет перевес. Как-то, спьяна, он покаялся в том собутыльнице, однако никаких имен не назвал.

Ерохина надеялась посоветоваться с Посным, а то и выведать у него, кто из красных находится в городе, но Ванька тяжело молчал или ворчал: «Экая винтохвостка, право…»

Самогонщица не выдержала.

— Иди-ка ты домой, что ли… — прошипела она впрохолодь. — А то неладно как-то получится, две бабы в одной постели.

Ванька оскорбился и ушел, ругаясь и шипя в том смысле, что у народа много ушей, а у него, у Ваньки, жизнь не краденая и потому, значит, рот замазанный, и добавлял, что колесо тоже вокруг своей оси вертится, Таисия Филаретовна!

Но, случается, на ловца и зверь бежит. Не успела за Посным захлопнуться дверь, как постучал в окно Кешка Соколов, сын Флегонта Иваныча Соколова, одного из самых почтенных граждан Карабаша. Были некогда у Соколова в городе две маслобойки, лавка с разными, даже иностранными товарами, дом-махина и тройка для выездов. В семнадцатом году оставили красные Флегонту Соколову и сыну его, Викентию Флегонтовичу, две рубахи и двое портов. А все прочее имущество — под гребенку. И нет никакой загадки в том, что Соколовы люто ненавидели красных, Совдепию, партизан.

Кешка скинул полушубок на лавку, тяжко перекрестился, приказал:

— Плесни-ка в плошку маленько, Таисия.

Ерохина налила гостю полный стакан первача; Соколов выпил, повеселел, но вскоре поблек лицом, сказал устало:

— Много еще «товарищей» по городу шастает.

— Видел?

— Давеча вроде бы Мишка Никитин шел. А может, и поблазнилось.

— А еще что знаешь? — вертелась точно на шиле Таисия.

И тогда Кешка сообщил, что как-то подслушал разговор двух возчиков с Конюховского рудника: хотят-де пожалится на бесчинства сельского старосты полицейскому Ивану Михайловичу Медведеву. Однако Медведев служит в Кузнецком, и с чего бы это голытьбе Конюховского кордона плакаться чужому начальству? Не иначе тот Медведев снюхался с красным зверьем в лесу.

Таська жадно выпила вместе с Кешкой и захныкала, что вот жизнь такая: разорвись надвое, укорят — отчего не начетверо; а еще: избежишь сети — да угодишь на крючок, и Соколову быстро надоели ее причитания, которых он не понял. Гость буркнул, что слезы у баб да у пьяных дешевы, допил бутылку, купил еще в запас и ушел.

Таська крикнула вслед: «Экой гулеван! Ну, надумаешь — заходи» — и осталась одна со своими пудовыми думами. В Соймановской долине да и во всем Кыштымском горном округе нападал на белых и богачей Уральский партизанский отряд. Именно за ним охотились контрразведка, полиция, агентурная сеть белых. Почти все красные, фамилии которых знал капитан Ганжа, скрылись в этот Карабашский отряд, но люди понимали: партизанам не прожить без связей с городами и поселками округа: хлеб, оружие, боеприпасы в лесу не растут.

Медведев, как полагал Кешка, есть всего лишь перекрашенный в полицию партизан, но доказательств не имел никаких, кроме догадок, — и молчал. А Таське молчать нельзя, ее ухватил за глотку капитан Ганжа, и, значит, надо идти к нему — и донести. Легко сказать! А вдруг Медведев совсем не тот, кем показался Кешке, тогда ни контрразведчик, ни сам полицейский не простят ей болтовни и разделаются с глупой бабой.

После долгих колебаний Ерохина пошла к соседке, жене Федьки Глухова, и стала ее пытать, где в лесу прячутся партизаны, где их, стало быть, блиндажи и землянки.

Матрена Глухова спросила, не ошиблась ли Таська воротами, но все же добавила: не знаю и знать не хочу. А зачем тебе?

Тогда Ерохина ляпнула, что есть в Кузнецком полицейский Медведев, он знает, где партизаны, хочет их выдать, и надо бы упредить отряд.

— Я человек прозрачный, чо думаю, то и говорю, — похвалилась Таська.

— Прозрачный, как помои, — не сдержалась хозяйка.

Однако тут же взяла себя в руки, вздохнула.

— Задачливо говоришь… Откуда я знать могу, где землянки? Это тебе с похмелья блазнится.

— Не темни, — пыталась ее урезонить Ерохина, — у тебя муж там, в отряде, все знают.

— Рот у тебя на всю округу! — вспылила Глухова. — Не чужими мужьями живи, манихвостка! Вон с глаз моих!

— Ноги больше в твой дом не воткну! — несуразно погрозилась Таська.

Глухова усмехнулась: слава богу, сделай такое одолжение!

— Гляди-ка, не пожалей, соседка! — погрозилась самогонщица и хлопнула дверью.

Той же ночью из Карабаша в Кузнецкое ушел брат Федора Глухова. Он постучал условным счетом в окно Ивана Михайловича Медведева и вскоре уже шагал обратно в Карабаш.

Часом позже жена Медведева, Фрося, на коротких таежных голицах отправилась в лес.

Утром штаб отряда срочно собрался на главной базе Мурашиного кордона, дабы обсудить новость, принесенную Фросей. В отряде уже знали, что Ерохина выдала Ганже Ефима Абдалова и Василия Трускова, но потеря Медведева была бы для отряда совсем бедой: фиктивный полицейский регулярно освещал планы полиции, проваливал агентов охранки, доставлял в лес хлеб и мясо.