Годы в огне

ГЛАВА 10 ТАСЬКА И КАПИТАН ГАНЖА

Мещанка города Карабаша Таисия Ерохина, в просторечии Таська, пила самогон третью ночь, не пьянела, и ее, точно приступы лихорадки, сотрясал страх.

Сколько-то времени назад Ерохину вызвал начальник контрразведки Ганжа, велел сесть рядом, сказал, хмуря желтые от бессонницы глаза:

— Красных любишь, ай нет?

Ганжа глядел лисой, а пах волком, и баба испугалась до крайности.

— Чо их любить? — втягивая голову в плечи, отказалась она. — У них бабы для всех, и деньги — пфе!

— Бабы — вранье, — поморщился капитан, — как у нас, так у них. А чистоган и впрямь не жалуют. У кого сверх нужды — буржуй, и к ногтю его.

Таська молчала.

— И что же? — спросил Ганжа.

Ерохина непонимающе поглядела на офицера снизу вверх.

— Спрашиваю: что из того следует, госпожа Ерохина?

— Скажете тоже… Какая ж госпожа?

— Госпожа, — подтвердил капитан. — Денег у тебя мешок, и непременно тебе красные башку снесут, коли их верх станет.

— Откуда ж мешок? Нет таких денег.

— Не беднись. Самогон варишь. Ты баба добычливая.

— Одна я кукую — и защитить некому, — неведомо для чего пробормотала шинкарка.

— Ну, врешь. Кобелей у тебя, как на псарне.

— И все-то вы знаете, господин капитан, — чуть растерялась Таська и тут же с грубоватой кокетливостью повела плечами. — А вам какой интерес, Аристарх Семеныч?

— Но-но! — нахмурился Ганжа. — Не по зубам я тебе карась, и ты мне не щука.

Он побарабанил пальцами по зеленому сукну стола, в пятнах чернил и въевшейся пыли, и вернулся к старым словам:

— Есть у тебя капитал, и не ври в казенном месте.

— Может, и есть, — внезапно согласилась самогонщица, решив, что Ганжа, как всякая власть, хочет погреть руки. — Стало быть, денег вам?

— Нет, — снова застучал пальцами по сукну контрразведчик, и желтые его глаза стали свинцовыми. — Нам теперь на одном колу вертеться.

— Не разгадаю я вас чего-то… — совсем опечалилась баба.

— Ну, это немудрено, Ерохина, — усмехнулся Ганжа. — Красные одолеют — разденут тебя донага, а еще хуже — к стенке прислонят. Ну?

— Раздеть — это пожалуйста, — отчаянно пошутила Таська, вконец запутанная словами офицера. — А к стенке — нет, за что меня к стенке?

— Не рядись овцой — волк съест. Царя, и того в расход, а тебя походя под каблук — и все тут!

— Господи, страсти какие! — оробела баба. — Вы меня чего позвали-то?

— Помочь надо. И мне, и себе, Ерохина взмолилась:

— Господин капитан, бога для, говорите напрямки.

— Я и говорю: помоги.

— Как?

— Карабаш — городишко невелик есть. Вы тут друг дружку весь век знаете. А я — заезжий, мне все рожи — на один манер. Как я красного от прочего отличу?

Ерохина теперь уже вполне поняла, зачем позвали, однако широко разевала глаза, будто не усвоила, о чем речь. Она всей душой презирала красных и желала им всем скорей провалиться в преисподнюю. Совдеповцы честили ее «самогонщицей», давили штрафами и не давали гнать спиртное.

Слава богу, владычили они полгода, а там чехи вымели их мятежом своим, ненавистную голь. Однако одно — злобиться, и совсем иное — донос. У красных длинные руки, и закон их известен: указчика в ящик, по самый хрящик!

— Ну? — спросил Ганжа, не дождавшись от Ерохиной никаких слов, и в его голосе был уже хрип раздражения.

— Говорите, как цепом молотите… — вздохнула Таська. — Не отмолчишься от вас.

— И так не умна, да еще дурой прикидываешься! — вовсе озлился капитан. — Ну?!

— Что делать-то? — косясь на офицера, спросила самогонщица.

— Назови красных и спи спокойно, дуреха.

— Не припомню я никого… — захныкала Ерохина. — Вот те крест — не припомню.

Но тут же испугалась, что Ганжа может неверно оценить ее отказ, пояснила:

— Сказала б словечко, да волк недалечко. Речь во рту застревает.

— Добро… — внезапно поднялся со стула контрразведчик. — Срок — до утра. Иди, помозоль память. А еще запомни: телега, что не может везти дрова, сама идет в печку.

Ерохина вылетела из заведения Ганжи, как пуля из винтовки. Она довольно сносно, по слухам, знала, с кем имеет дело. Аристарх Семенович происходил из почтенной казачьей семьи, переехавшей в начале века из Оренбуржья в Екатеринбург. Глава фамилии, Семен Силыч Ганжа, быстро и прочно врос корнями в город, и семья приумножала богатство торговлей собственными конями и рискованной игрой в тотализатор.

Следуя за веком, коннозаводчик нанял сыну лучших учителей, и они вдолбили в голову наследника среднее образование — всяческие прикладные и даже гуманитарные науки.

Революция отняла у семьи все движимое и недвижимое. Старик, зло усмехаясь, острил, что нет такой лошади, какая не спотыкается, и человеку, стало быть, без спотычки не прожить: все ж на две ноги меньше. Но тут же добавлял, что надо еще поглядеть, как оно все получится, то есть каковы могут сложиться предначертания в ближайшем, значится, будущем. Короче говоря, Ганжа надеялся, что с красными совладают, и все будет, как прежде.