Гоген в Полинезии

пиратами, попирающими все условности. Видимо, капитан Арно неплохо заработал на

последнем плавании, так как он обещал Гогену огромный гонорар - две с половиной

тысячи франков за портрет своей жены78. Во всяком случае, так утверждает сам Гоген.

(Правда, в одном письме он уточняет, что речь шла «всего» о двух тысячах.) Скорее всего,

разговор с Арно происходил в баре, во время какой-нибудь веселой пирушки и капитан,

который и в хвастовстве мог с кем угодно потягаться, добавил лишний ноль, чтобы

произвести впечатление на присутствующих.

Во всем этом деле Гогена тревожила одна деталь: капитан Арно уже снова собирался в

путь, на этот раз на далекие острова Мангарева, и, как всегда, хотел взять красавицу-жену

с собой, поэтому выполнить заказ можно было только, когда они вернутся, то есть в мае. А

это означало, что Гогену еще почти два месяца предстоит побираться, так как и мартовская

шхуна (вернее, запоздавшая февральская), придя девятнадцатого числа, не привезла ни

писем, ни денег от его парижского агента.

Несколько дней спустя Гоген в письме Полю Серюзье - единственному, кроме Метте,

от кого он получил весточку с мартовской почтой, - поделился своими горестями: «Твое

письмо прибыло как раз в такую тяжелую минуту в жизни человека, когда нужно

принимать решение, хотя знаешь, что все равно, как ни решай, будет неудача. Короче

говоря, я сижу на мели, и все из-за вероломства Мориса. Остается только возвращаться

домой. Но как это сделать без денег? К тому же я хочу остаться, мое дело не завершено,

работа только-только начата, и я чувствую, что способен создать хорошие вещи. Да,

подвел меня Морис. Если бы он в самом деле отправил мне два заказных письма, как он

уверяет, я их непременно получил бы. (Все твои письма дошли.) И будь у меня еще

пятьсот франков (как раз те пятьсот, которые мне должен Морис), я бы перебился. У меня

есть договоренность, в мае я должен написать женский портрет за 2500 франков, но, к

сожалению, на эту договоренность я не могу твердо положиться. Буду делать все, даже

невозможное, чтобы продержаться до мая. Если тогда и впрямь доведется писать этот

портрет - уж я сделаю что-нибудь лестное в духе Бонна - и мне заплатят, я потом, наверно,

смогу получить еще один-два заказа и снова стать вольным человеком».

Как это ни парадоксально, главным положительным результатом вынужденных

поездок в город было то, что Гоген углубил свои крайне недостаточные познания о

таитянской культуре. Причем весьма прозаическим способом: он наконец-то открыл для

себя два широко известных этнологических труда. Один было не трудно найти, он вошел в

изданный в начале марта официальный ежегодник 1892 года, продаваемый за небольшую

цену в государственной типографии. Это была перепечатка статьи страниц на пятьдесят

под названием «Таитянское общество ко времени прибытия европейцев», впервые

опубликованной в 1855 году. Автор, французский военный моряк Эдмон де Бови, отбывая

в сороковых годах службу в новой колонии, расспросил многих старых вождей и местных

историков. Материал был в общем-то заслуживающий доверия, но, как это видно по

малому объему статьи, очень уж жидкий. Второй труд (его было гораздо труднее отыскать)

Гоген взял почитать у адвоката Гупиля, который доказал свое расположение к художнику,

купив его роскошное ружье. Речь идет о вышедшем еще в 1837 году известном всем

исследователям Южных морей двухтомнике с поэтическим названием «Путешествие на

острова Великого океана». Написал эту книгу французский коммерсант, впоследствии

консул, Жак Антуан Муренхут, фамилия которого говорит о фламандском происхождении.

Этот автор тоже попытался реконструировать картины прошлого, опираясь на беседы со

стариками, но он опрашивал их лет за пятнадцать до Бови. Литературным образцом

Муренхута был Шатобриан, о котором очень метко сказано, что он обладал «могучей

фантазией и блестящим стилем и соединял страстное красноречие с красочными

описаниями среды». Эта характеристика вполне подходит и к Муренхуту. Гоген был

настолько захвачен эпическим повествованием, что принял на веру все реконструкции и

толкования Муренхута, хотя среди них есть много ошибочных.

Любопытно в этой связи отметить, что Гоген без труда мог бы найти у местных

французов другие, более основательные этнологические труды, написанные по-английски.

Например, «Полинезийские исследования» Вильяма Эллиса, миссионера, который жил на

Таити в 1816-1822 годах. Не говоря уже о знаменитых записках капитана Кука, с

непревзойденной точностью и тщательностью описавшего таитянский быт и нравы еще

более ранней поры. Видимо, от этих книг Гогена отпугнуло недостаточное знание

английского79. Удивительнее другое: как он упустил из виду, что и в его время на Таити еще

были старики и старухи, которые знали немало мифов и преданий, песен и легенд. Самая

ученая среди них - семидесятилетняя Арии Таимаи Салмон, мать королевы Марау, жила в

соседней области Папара, у своего сына, вождя Тати, всего в девяти километрах от

Матаиеа.

Впрочем, недостаток предприимчивости Гогена можно объяснить. Арии Таимаи была