Гоголь (апрель 2009)

Здесь самое значимое слово - «экипаж». Именно ненужность, избыточность в данном сравнении и потому явная цитатность этого слова прямым образом отсылает нас к Гоголю: «…только два русские мужика, стоявшие у дверей кабака против гостиницы, сделали кое-какие замечания, относившиеся, впрочем, более к экипажу, чем к сидевшему в нем. «Вишь ты, - сказал один другому, - вон какое колесо! Что ты думаешь, доедет то колесо, если б случилось, в Москву, или не доедет?» («Мертвые души»; курсив наш).

Так в воспоминании о гимназических годах возникает идеологический подтекст. Скрытая отсылка к Гоголю наводит на размышления о том, куда же заехало колесо российской истории?… И в еще большей степени - доедет ли это колесо до Москвы вместе с Белой гвардией?

Сам Булгаков, надежно спрятав от постороннего взгляда свою статью осени 1919 года (он наклеил ее на первой странице своего альбома вырезок - только лицом вниз, оставив на виду лишь фрагмент названия газеты - «…» розн «…», изданной на территории Добровольческой армии, и дату), хорошо помнил высказанную в ней надежду дойти до Москвы…

Явдоха

И уж конечно, Явдоха в «Белой гвардии» - не без Гоголя. Имя слишком яркое для уха русского читателя, чтобы не вспомнить литературные с ним встречи.

В «Старосветских помещиках» Пульхерия Ивановна, чуя свою смерть, поручает Явдохе своего мужа: «Смотри мне, Явдоха», - говорила она, обращаясь к ключнице, которую нарочно велела позвать, - «когда я умру, чтоб ты смотрела за паном, чтобы берегла его «…». Не своди с него глаз, Явдоха, я буду молиться за тебя на том свете, и Бог наградит тебя».

Диалог Василисы с Явдохой в «Белой гвардии» неуловимо напоминает вышеприведенный - и не только упоминанием имени Божьего («Что ты, Явдоха? - воскликнул жалобно Василиса. - Побойся Бога») или повтором обращения («Смотри, Явдоха, - сказал Василиса «…», - уж очень вы распустились с этой революцией. Смотри, выучат вас немцы»): это вновь - та Явдоха, от которой зависит чье-то будущее.

Дмитрий Быков Смеющиеся души

Зощенко и страх

Перед восьмидесятилетием Фазиля Искандера я пришел брать у него интервью и лишний раз убедился, что регулярные размышления и в особенности сочинение стихов способствуют не только душевному, но и физическому здоровью. Он мало изменился за последние двадцать лет, разве что ходит медленнее и говорит с паузами, но делал он их всегда - возможно, наше нервное время просто требует взвешивать слова.

- Как по-вашему, - спросил я, - почему все российские юмористы - южане?

- Это напоминает мне, - сказал он с сардонической улыбкой, - вопрос из рассказа Аксенова: почему все шахматисты - евреи.

- Но смотрите сами: Гоголь - Полтава, Чехов - Таганрог, Аверченко - Харьков, Ильф, Петров, Жванецкий - Одесса, вы - Абхазия, Зощенко - украинец, хоть и родился в Петербурге (сын художника-полтавчанина), Данелия - тбилисец…

- Никогда над этим не задумывался, но закономерность несомненная. Думаю, причины две: во-первых, суровость российского климата, с которой эти люди сталкиваются в столицах, а во-вторых, недоброжелательность людей, необычайная степень их озлобленности, по крайней мере внешней. Тоже вследствие климата, а отчасти из-за долгого рабства. Потом, ведь эти люди прибыли из городов, где все друг друга знают и чаще всего друг другу радуются. Чтобы преодолеть неуют в большой, холодной и недоброжелательной столице, они вынуждены смягчать жизнь юмором. Без этого ее не вынести. Те, кто здесь родились, - привыкли. А чужаку - только острить.

- Ну, потом-то они адаптируются. Как Гоголь, быстро от сатиры ушедший в пафос.

- Нет, - сказал он с сомнением, - дальше с ними происходит странное. Запасы юмора быстро иссякают, и тогда они пытаются что-то сделать - но это так же безнадежно, как менять климат. Тогда художественное заканчивается, и начинается проповедническое. Остальное зависит от темперамента: Гоголь начал менять других, Зощенко - себя.