Гоголь и географическое воображение романтизма

(11) Преподаватель должен быть обилен сравнениями, потому что первоначальный возраст более прочих возрастов жаждет примеров и подобий. В эти примеры, в эти уподобления должны входить предметы, сколько можно ближайшие к еще ограниченным его понятиям, и ни одною чертою, ни одним порывом не должны они вырываться из области детского мира[126].

Самые же факты науки должны возвышаться постепенно; но до такой только высоты, до которой может подняться дитя со своими бережно развивающимися понятиями. Перешагнув эту заповедную черту, педагог облечется в туман и неясность.

(12) При исчислении народов, преподаватель необходимо обязан показать каждого физиогномию и те отпечатки, которые принял его характер, так сказать, от географических причин: от климата, от положения земли, как величественная, разительная природа подымает человека до идеальности и деятельного стремления духа, как роскошная и упоительная, вдыхает в него чувственные наклонности[127]. – Верное познание физиогномии каждого народа, сколько любопытно для воспитанника в начале, столько и важно по последствиям: оно объяснит ему потом, от чего одному народу необходим такой именно, другому иной образ правления[128].

(13)[129] Понятие о величине земли каждого Государства, должно внушать воспитаннику так, чтобы оно навсегда врезалось в память его; исчисление квадратных миль и мeханическое затверживание их никогда не будет иметь успеха, наведет скуку, смешается, растеряется – и из единиц и десятков останутся только нули в голове его. Чтоб избегнуть этого, я полагаю взять одну землю за среднюю пропорциональную, и по ней определять величину прочих. Положим: я беру Францию; говорю: она имеет столько то квад. миль; но Россия больше ее во столько раз, Пруссия меньше столько-то, к Италии не достает целой половины, чтобы сделаться по величине равною Франции. Небесполезно при этом показывать воспитаннику вырезанное из картонной бумаги каждое Государство, которое, будучи сложено с другими, составило бы одну плотную массу земли. Положив одно Государство на другое, например, Францию на Россию, он тотчас увидит, сколько раз содержится она в России. —

(14) Означив на карте, им же начертанной, место главного города[130], воспитанник должен узнать его положение, вид, и резкими, сильными и немногими чертами обозначить характер его. Воспитатель обязан исторгнуть из обширного материала все, что бросает на город отличие и отменяет его от множества других. Пусть дитя знает, что такое Рим, что Париж, что Петербург. Пусть не меряет своим масштабом, составившимся в его понятиях при виде Петербурга, – других городов Европы. Все общее городам должно быть исключено в определении отдельно каждого города. Во многих наших Географиях, в определениях Губернского города рассказывается, что в нем есть гимназия, соборная церковь; уездного, что в нем есть уездное училище и то. под. К чему? Воспитаннику довольно сказать сначала, что у нас гимназии во всех Губернских городах, церкви также. Но Кремля, Ватикана, Пале-рояля, Фальконетова Петра, Киевопечерской Лавры, Кингс-Бенча, нет других в мире. Об них дитя верно потребует подробного сведения. Не нужно заниматься ничтожным и скучным для воспитанника вычислением числа домов, церквей, разве токмо в таком случае, когда оно по своей величине или отрицательно, выходит из категории обыкновенного. Вместо этого, можно занять его архитектурой города, в каком вкусе он выстроен, колоссальны ли, прекрасны ли его строения. Если он древний, то как величественна даже в самой странности своей его старинная, повитая столетиями и на чудо взлелеянная самими потрясениями архитектура, и как напротив того легка и изящна архитектура другого города, созданного одним столетием. При мысли о каком-нибудь Германском городке, ученик тотчас должен представить себе тесные улицы, небольшие, узенькие и высокие домики, где все так просто, так мило, так буколически, и рядом с ними угловатые, просекающие острием воздух шпицы церквей. При мысли о Риме, где глухо отозвался весь канувший в пучину стoлетий древний мир, у него должна быть неразлучна с тем мысль о зданиях-исполинах, которые, свободно поднявшись от земли и опершись на стройные портики и гигантские колонны, дряхлеют, как бы размышляя об утекших событиях великой своей юности. Для этого не мешает приносить с собою в класс фасады примечательнейших зданий: необыкновенный вид их врежется в память навеки[131]; при том это послужит вместе и лучшим средством к образованию юного вкуса.

(15) История изредка должна только озарять воспоминаниями географический мир их[132]. Протекшее должно быть слишком разительно, должно иметь сильное влияние на судьбу мира, чтобы заставить вызывать его. Но если воспитанник проходит в это время и Историю, тогда ему необходимо показать область его действия[133]; – тогда География сливается и составляет одно тело с Историей.