Гоголь: Творческий путь

Народный юмор повестей сказался и в том, что Гоголь охотно дает своим героям смешные фамилии — Солопий Черевик, Голопупенко. Эти фамилии рассчитаны уже по своей этимологии на комический эффект, подчеркивают щедрый юмор повестей. В «Пропавшей грамоте» Гоголь даже вводит перечень комических фамилий: «Тогдашний полковой писарь, вот нелегкая его возьми, и прозвища не вспомню… Вискряк не Вискряк, Мотузочка не Мотузочка, Голопуцек не Голопуцек…знаю только, что как-то чудно начинается мудреное прозвище».

Не только украинское бытовое просторечие, но и иные формы речи служат Гоголю для характеристики персонажей, для создания языкового комизма. Смешна вычурно-книжная речь «горохового панича», над которой потешается «пасичник». Еще комичнее церковный жаргон поповича в «Сорочинской ярмарке» или дьяка в «Ночи перед рождеством», особенно неуместный в той бытовой обстановке и ситуации, в которой оказываются эти персонажи. Так, например, дьяк в «Ночи перед рождеством» изъясняется витиеватым, книжным слогом с примесью церковнославянских фраз: «Ради бога, добродетельная Солоха, — говорил он, дрожа всем телом. — Ваша доброта, как говорит писание Луки, глава трина… трин…» Попович Афанасий Иванович в «Сорочинской ярмарке» также говорит на бурсацком жаргоне. Витиеватая, пересыпанная церковными славянизмами речь придает не только социальную и профессиональную характерность его образу, но и комически осмысляется как искусственный, чуждый народному языку жаргон. Упав, перелезая забор, в крапиву, попович успокаивает Хиврю: «Тс! ничего, ничего, любезнейшая Хавронья Никифоровна, — болезненно и шепотно произнес попович, подымаясь на ноги, — выключая только уязвления со стороны крапивы, сего змиеподобного злака, по выражению покойного отца протопопа».

В «Вечерах на хуторе» Гоголь стремится к поэтизации мира, поэтому он не подчеркивает непривлекательно прозаических деталей его (как это он будет делать позднее), а утверждает радостное, оптимистическое восприятие мира, живописную зрительную яркость и полноценность вещей, выражающих поэтичность и красочность народной жизни. С восхищением говорит писатель в «Сорочинской ярмарке» о простых глиняных горшках, которые везут на возу на ярмарку. Зрительная наглядность подчеркнута здесь метафорической яркостью сравнений, глубоко врезающихся в нашу память, словно приближая предмет к нашим глазам. Вслед за Гоголем мы восхищаемся ярко расписанными мисками и макитрами — прекрасным народным искусством сельского гончара. И нам не кажется уже преувеличением, когда Гоголь называет эти глиняные изделия «щеголями» и «кокетками», говорит о них как о живых существах: «Горы горшков, закутанных в сено, медленно двигались, кажется скучая своим заключением и темнотою; местами только какая-нибудь расписанная ярко миска или макитра хвастливо выказывалась из высоко взгроможденного на возу плетня и привлекала умиленные взгляды поклонников роскоши. Много прохожих поглядывало с завистью на высокого гончара, владельца сих драгоценностей, который медленными шагами шел за своим товаром, заботливо окутывая глиняных своих щеголей и кокеток ненавистным для них сеном».

В «Вечерах» уже сказались те особенности стиля Гоголя, которые в дальнейшем выступят во всей своей полноте, начиная с «Миргорода»: зрительная наглядность образа, точность предметного изображения и в то же время его гиперболическая заостренность. Достаточно напомнить облик Пацюка в «Ночи перед рождеством» или изображение приятеля головы — винокура в «Майской ночи», «толстенького человечка», беспрерывно курящего свою «люльку»: «Облака дыма быстро разрастались над ним, одевая его в сизый туман. Казалось, будто широкая труба с какой-нибудь винокурни, наскуча сидеть на своей крыше, задумала прогуляться и чинно уселась за столом в хате головы».

В описаниях природы Гоголь широко пользуется яркими сравнениями, метафорами, гиперболами, расцвечивающими речь, придающими ей ту живописность, которая выражает поэтичность народной жизни. Гоголь обращается чаще всего к сравнениям и метафорам, взятым из народного быта и фольклора, особенно наглядным и конкретным. В «Пропавшей грамоте», рассказанной дьячком Фомой Григорьевичем, речка, вздрагивавшая, как «польский шляхтич в казачьих лапах», или поле, по которому «пестрели нивы, что праздничные плахты чернобровых молодиц», — сравнения удивительные по своей зрительной конкретности. Поэтические сравнения и метафоры приоткрывают внутренний, лирический подтекст повестей. В «Ночи перед рождеством» — «снег загорелся широким серебряным полем и весь обсыпался хрустальными звездами». Это сравнение усиливает общий нарядно-праздничный колорит всего пейзажа, оптимистически светлую тональность повести о любви Вакулы и Оксаны.