Гоголь: Творческий путь

Наибольшую конкретность среди рассказчиков «Вечеров» приобрел облик дьячка Фомы Григорьевича, – любителя поболтать, рассказать маловероятную историю, сдобрив ее изрядной дозой своих рассуждений. В нем показана и «ученость», и провинциальная благовоспитанность сельского дьячка, прочно связанного с деревенским бытом. Рудый Панько умиляется этой ученостью и благородным обращением дьячка, высказывая чисто народное понимание его образованности: «Вот, например, знаете ли вы дьячка диканьской церкви, Фому Григорьевича? Эх, голова! Что за истории умел он отпускать! Две из них найдете в этой книжке». Во вступлении к «Вечеру накануне Ивана Купала» Фома Григорьевич охарактеризован следующим образом: «За Фомою Григорьевичем водилась особенного рода странность: он до смерти не любил пересказывать одно и то же. Бывало, иногда, если упросишь его рассказать что сызнова, то, смотри, что-нибудь да вкинет новое или переиначит так, что узнать нельзя». С самого начала читатель предупрежден, что в повести многое принадлежит фантазии рассказчика, его любви «вкинуть» что-нибудь от себя.

Рассказчик постоянно пускается в казалось бы ненужные отступления от основной темы, но эти отступления, эта словоохотливость и придают художественную выразительность рассказу, так как из них возникает конкретная и вместе с тем типическая картина жизни украинского села. В то же время эти, казалось бы излишние, подробности и отступления характеризуют самого рассказчика, превращают его в реальный, конкретный персонаж, воспринимаются как круг его, рассказчика, а не автора наблюдений, ограниченных умственным горизонтом рассказчика, его представлениями о жизни.

По отношению рассказчика к действительности, по своей языковой манере повести Гоголя близки к народным сказкам. Об этом можно судить, сравнивая «Пропавшую грамоту» с народным рассказом «Музыкант и черти» (записанным М. Драгомановым в 60-е годы). В этой народной сказке, близкой и по сюжету к «Пропавшей грамоте», говорится о музыканте, попавшем на веселье нечистой силы. Как и у Гоголя, рассказ ведется от лица простодушного рассказчика, повествующего о своих похождениях. Музыкант, приглашенный играть каким-то прохожим, принятым им за «панского служку», попадает в незнакомый дом, оказавшийся местом сборищ «нечистой силы». Рассказ этот не только по своим мотивам напоминает сцену посещения пекла дедом в «Пропавшей грамоте», но и выдержан в том же простодушно невозмутимом тоне, так же обильно насыщен бытовыми подробностями: «Будинок такий, як у здоровіх панів тілько буваэ. Входим туди – тут челяді повно вертится. От, думаю, тут міні іграть, – се, думаю, мене челядь позвала. Аж ні, киваэ дальше мій провожатый ітить. Прошов я дальше, в здорову таку горницю. Тут як высыпало панства, да все разряжене таке, що аж ну! ще я такого, здаэться, і не бачив ніколи! Я уклонився низенько, – вони оскалили зубы, усміхнулись. «А ну, кажуть, заграй нам метелиці». Я ім як учистив, як понесуться в танці, як віхор! Я й родився, й хрестився, ніколи не бачив, щоб хрещені люде так танцювали! Тут міні горілки, закуски всякоі, я пью, ім, іграю…»[89] Рассказчик получает от одного из танцующих золотые червонцы. Однако, случайно проведя рукой по правому глазу, он вместо комнаты с разряженными гостями увидел вокруг себя нечистую силу, а червонцы оказались обыкновенными черепками. Лишь перекрестившись и прочитав вслух «Да воскреснет бог», выбрался музыкант из развалин дома покойного войскового писаря Черныша, куда завела его нечистая сила.

Дед-казак в «Пропавшей грамоте», подобно рассказчику предания «Музыкант и черти», также принимает нечистую силу за людей; лишь бросив им деньги, он видит их в подлинном облике. «Батюшки мои! – ахнул дед, разглядевши хорошенько. – Что за чудища! рожи на роже, как говорится, не видно. Ведьм такая гибель, как случается иногда на рождество выпадет снегу: разряжены, размазаны, словно панночки на ярмарке. И все, сколько ни было их там, как хмельные, отплясывали какого-то чертовского трепака. Пыль подняли, боже упаси какую!»