Гоголь в тексте

Гоголь не боится повторов, если ему нужно, он повторит какое-либо значимое, важное для него слово столько раз, сколько захочет. В данном случае трижды повторяется фраза о том, что «дрянь» может давать доход. Да если бы трижды. После довольно продолжительной речи Костанжогло о хлебопашестве и честном труде Чичиков вновь принимается за свое, так будто этой речи и не было: «Для меня изумительнее всего, – говорит Павел Иванович, – как при благоразумном управлении из останков, из обрезков получается, что и всякая дрянь дает доход».

С точки зрения бережливого предпринимателя, интерес вполне объяснимый, и этот смысл, разумеется, здесь присутствует. Однако на том уровне движения по тексту, сквозь текст, на котором мы находимся, проявляются вещи напрямую не читаемые, проявляется то, что можно назвать «неочевидными» или «неявными» смысловыми структурами. В нашем случае речь идет о той самой триаде «сюжета поглощения» (или триаде сюжета деградации) и, более конкретно, о последней части названной триады, о попытке каким-то образом изменить ее неприглядный финал.

«…Всякая дрянь дает доход». На протяжении всех предыдущих страниц мы разбирались с тем, что для Гоголя значит слово «дрянь» и весь ряд соответствующих ему по смыслу и «рангу» слов. Дрянь, помои, сор, нечистоты, то есть все то, что составляет область фекальной тематики – и вдруг дает доход. По-русски говоря, «говно» превращается не только в «добро» (вспомним известное выражение, несущее в себе противоположный смысл), но даже в золото, ведь «доход» в денежном выражении – это и есть золото. Хозяйство Костанжогло, которое так поразило Чичикова, если рассматривать его в плане телесных параллелей, представляет собой некий огромный живой организм, который исправно потребляет, поглощает сырье, но затем все это не отторгает, не выбрасывает, а перерабатывает, возвращая разрушенным вещам их ценность, пусть и явленную в новом виде («Этаких фабрик у меня, брат, наберется много. Всякий год другая фабрика, смотря по тому, отчего накопилось остатков и выбросков»), и, наконец, – о чудо! – организм этот ничего из себя не извергает, а превращает то, что должно быть выброшено, – в золото. Действительно, есть чему изумиться и чему позавидовать.

В беседе Чичикова и Костанжогло все собрано воедино, дано как уже готовое почти разрешение проблемы «сюжета поглощения». На самом же деле Гоголь начал движение в этом направлении с самого начала, еще в ранних своих сочинениях, пробуя то один, то другой способ решения проблемы, заданной логикой развития иди движения его сюжета. Разумеется, речь снова идет о движениях интуитивных, не входящих в поле ясного авторского сознания, но оттого столь эстетически выразительных.

Какие способы существуют для того, чтобы каким-то образом убрать или хотя бы смягчить, улучшить последнюю фазу гоголевского сюжета «поглощения»? Один – превращение дряни в доход – мы уже рассмотрели. Другие менее действенны, однако и от них Гоголь не отказывается, пробуя все, что может спасти положение. Так, если учитывать, что финалы повестей, частей, глав или эпизодов (не всех, но очень многих) связаны с копрологической темой, то можно предположить, что любое смягчение, «оправдание» темы «низа» автоматически скажется и на последней фазе триады сюжета поглощения. Для кого-то тут и обсуждать нечего, но в случае Гоголя есть что обсуждать, и это следует из рассмотрения его текстов, из логики сюжета поглощения, которая Гоголя вела, держала, но при этом – в своем итоге, в своей последней фазе – не устраивала. Те, кого интересуют конкретные детали, вообще копрологическая тема, могут обратиться к гоголевским письмам или к свидетельствам современников. Моя же цель показать, как напряженно Гоголь переживал проблему тела, проблему естественного пищеварительного цикла, который – постепенно – перестал быть для него естественным. Я буду брать те места, где не то что об испражнениях, но даже и о пищеварении почти ничего не сказано, а речь идет о совсем других вещах, за которыми означенные проблемы лишь угадываются, но напрямую не читаются. Прежде всего это финалы гоголевских текстов, где автор в самую последнюю минуту пытался либо «подсластить пилюлю», либо вообще выбросить ее за пределы сюжета.

«Подсластить пилюлю» – означает подать тематику низа (чаще всего в финале текста) таким образом, чтобы «низ» этот стал более легким, приятным, может быть, даже привлекательным. Это значит – соединять мотивы «низа» и «верха», тьмы и света, дряни и золота таким образом, чтобы одно легко становилось другим. В гоголевских финалах мы чаще всего видели, как добро превращается в дерьмо или сор, однако не всегда это так, и как раз на эти попытки изменить привычное положение вещей мы и обратим внимание. Это можно было бы назвать «улучшением» или «реабилитацией низа»; особенно явно это представлено там, где смысловое напряжение, связанное с «низом», наиболее ощутимо – в финале, который Гоголь и пытается спасти.

Спасение финала и реабилитация «низа»