Читаем Гоголь в тексте полностью

Сказанное относится и к финалу повести, где герои оказываются друг подле друга на обеде у городничего. Здесь они ссорятся вторично и тем же манером, что и в начале. Иван Никифорович – сторона, готовая пойти навстречу в затянувшемся скандале: «– Я не знаю, – сказал Иван Никифорович, пыхтя от усталости (заметно было, что он был весьма не прочь от примирения), – я не знаю, что я такое сделал Ивану Ивановичу; за что он порубил мой хлев и замышлял погубить меня?». И далее: «– Какой же я вам, Иван Иванович, нанес вред? – сказал Иван Никифорович. Еще одна минута объяснения – и давнишняя вражда готова была погаснуть. Уже Иван Никифорович полез в карман, чтобы достать рожок и сказать: “Одолжайтесь”». Он уже хочет, как пишет Гоголь, обратиться к соседу «по-дружески» («Иван Никифорович дотронулся пальцем до пуговицы Ивана Ивановича, что означало совершенное его расположение»).

Но не таков Иван Иванович – он сторона непримиримая и всегда готовая к новой ссоре. Он называет своего соседа «врагом», говорит с ним, «не подымая глаз», и твердит одно и то же о нанесении вреда его чину и званию. Иначе говоря, профиль его поведения тот же, что и во время первой ссоры.

Если вернуться к названию повести, то помимо отмеченного слова «поссорился», указывающего на настоящего зачинщика ссоры, имеет смысл обратить внимание и на стоящее перед ним слово «как». Допустим, в названии бы стояло: «Повесть о том, как Иван Иванович поссорился с Иваном Никифоровичем» (то есть с нормальным положением слова «поссорился»). В этом случае и вопроса бы никакого не возникло: слово «как» относилось бы к обоим персонажам и соответственно – обобщенно – к самому факту ссоры. Однако в названии «как» стоит на другом месте, а именно перед именем Ивана Ивановича (точнее, перед словосочетанием «поссорился Иван Иванович») и, таким образом, оказывается связанным прежде всего с ним и уже затем со всем остальным содержанием предложения. Достаточно поставить над словом «как» ударение, чтобы увидеть, что оно несет в себе некий дополнительный смысл. Оно означает нечто большее нежели просто указание на факт ссоры, а обращает наше внимание на самый характер или форму произошедшего, то есть на то, как это все случилось.

* * *

Почему мы обо всем этом говорим? Потому что название повести о двух поссорившихся соседях представляет собой единственный в гоголевском творчестве случай, когда вместе сошлось сразу несколько выходящих за пределы авторской «нормы» параметров. Необычная длина названия, использование в нем глагола, положение этого глагола во фразе и, наконец, особая смысловая нагрузка, ложащаяся на слово «как» (за счет того, что оно стоит, как уже говорилось, в несколько необычной позиции), – все это вместе и создает эффект некоторой напряженности, странности, своеобычности названия гоголевского заголовка. Это, собственно, и явилось причиной тех его многочисленных искажений, о которых шла речь в начале этой заметки. Суть же дела в том, что сложность, «неудобоваримость» названия (несмотря на его относительную краткость) нужно объяснять не столько «неровностью» гоголевского слога, сколько тем, что оно было задумано (осознанно или нет) как «мини-сюжет» или свернутый сюжет всей повести. В этом названии – путем минимального искажения повествовательной «нормы» – достигнут эффект предварения всей истории, о чем догадываешься лишь после того, как история прочитана и предметом интереса вновь становится название. Как оказывается, в нем уместилось не только указание на факт ссоры двух персонажей, но и скрытое – в оговаривавшемся выше смысле – описание самого факта. Причем описание, как уже отмечалось, весьма изощренное, если сравнить его, скажем, с «сюжетным» названием романа Достоевского, где говорится о преступлении и последовавшим за ним наказании. У Достоевского дана простейшая логически понятная и оправданная последовательность. У Гоголя же – указание на виновника ссоры и характер случившегося (под «характером» в данном случае понимается особая нагрузка слова «как», которая призывает читателя обратить внимание на то, как именно вел себя зачинщик ссоры).

В пользу предположения о необычности рассматриваемого названия говорит также и то, что шесть заголовков глав повести из семи несут сходную нагрузку, что и основное название, а именно коротко излагают суть дела. На фоне того, что Гоголь в своих сочинениях обычно не дает названий отдельным главам, это выглядит особенно примечательно. Да и в тех редких случаях, когда заголовки все-таки появляются, – в повестях «Майская ночь, или утопленница» и «Иван Федорович Шпонька и его тетушка», – они предельны кратки. Чаще всего – в одно-два слова: «Ганна», «Голова», «Парубки гуляют», «Утопленница», «Пробуждение» или «Иван Федорович Шпонька», «Дорога», «Тетушка», «Обед», «Новый замысел тетушки».

Перейти на страницу:

Все книги серии Studia Philologica

Флейта Гамлета: Очерк онтологической поэтики
Флейта Гамлета: Очерк онтологической поэтики

Книга является продолжением предыдущей книги автора – «Вещество литературы» (М.: Языки славянской культуры, 2001). Речь по-прежнему идет о теоретических аспектах онтологически ориентированной поэтики, о принципах выявления в художественном тексте того, что можно назвать «нечитаемым» в тексте, или «неочевидными смысловыми структурами». Различие между двумя книгами состоит в основном лишь в избранном материале. В первом случае речь шла о русской литературной классике, здесь же – о классике западноевропейской: от трагедий В. Шекспира и И. В. Гёте – до романтических «сказок» Дж. Барри и А. Милна. Героями исследования оказываются не только персонажи, но и те элементы мира, с которыми они вступают в самые различные отношения: вещества, формы, объемы, звуки, направления движения и пр. – все то, что составляет онтологическую (напрямую нечитаемую) подоплеку «видимого», явного сюжета и исподволь оформляет его логику и конфигурацию.

Леонид Владимирович Карасев

Культурология / Языкознание, иностранные языки / Языкознание / Образование и наука
Япония: язык и культура
Япония: язык и культура

Первостепенным компонентом культуры каждого народа является языковая культура, в которую входят использование языка в тех или иных сферах жизни теми или иными людьми, особенности воззрений на язык, языковые картины мира и др. В книге рассмотрены различные аспекты языковой культуры Японии последних десятилетий. Дается также критический анализ японских работ по соответствующей тематике. Особо рассмотрены, в частности, проблемы роли английского языка в Японии и заимствований из этого языка, форм вежливости, особенностей женской речи в Японии, иероглифов и других видов японской письменности. Книга продолжает серию исследований В. М. Алпатова, начатую монографией «Япония: язык и общество» (1988), но в ней отражены изменения недавнего времени, например, связанные с компьютеризацией.Электронная версия данного издания является собственностью издательства, и ее распространение без согласия издательства запрещается.

Владимир Михайлович Алпатов , Владмир Михайлович Алпатов

Культурология / Языкознание, иностранные языки / Языкознание / Образование и наука

Похожие книги