Гоголиада

Поднял уроненную было метлу, по-солдатски вскинул её на плечо, отмаршировал назад несколько шагов, словно для разгона, затем, как ружьё, снял метлу и резкими, размашистыми движениями начал мести. С каждым махом его метлы, Лили и Пика в каком-то механическом мульте меняли позы, приближаясь к Гоголиаде. Это были скорее осмысленные позы, чем просто движение в сторону хозяйки. Это замирали и менялись картины жизни писательницы. Причём те картины, кои не вошли в рукописи этих двух книг и, следовательно, специально пропущенные Гоголиадой, по только ей известным причинам. Может, интимным причинам, но – приватным – уж точно. Так у умирающих проходят перед глазами куски из жизни. Но – умирающим уже поздно что-то понимать и изменять. А Гоголиада забыла даже, что эти приватные картинки с ней видит так же и Белый Дворник. Она широко раскрыв глаза следила за ними и угадывала, где и когда что было, и что из этого было не так, как хотелось бы. И вырисовывалось, что делать теперь. А отгадка была очень проста и всегда под боком, каждую секунду её жизни – рядом. Ведь она – писательница… О, Боги-Боги, как всё просто! Как прост Ваш замысел этой простой жизни…

Впервые за многие годы Гоголиада возблагодарила Богов за то, кем родилась. Или за то, что этот странный человек ворвался в её жизнь. Или за всё вместе. Теперь она понимала, что ей не надо умирать, дабы решить – что есть её жизнь, и что с этой жизнью делать. И особенно – что делать с прошлым. Кто-то сказал, мол, наша жизнь – это воспоминание о жизни. То есть, о том, что было. Жизнь это – память.

Но, чем отличаются воспоминание о происходившем во сне, и воспоминание о реальной жизненной ситуации? Да – ничем. Кроме нашего собственного знания о том, что есть что. А если перепутать? Ведь тогда и не разобрать, что было, а что приснилось. А чем отличается память о твоих произведениях, действие в которых тобой точно так же выстрадано, как в жизни? Чем она отличается от воспоминания о реальности? Да и что более реально? И, ведь… всё можно просто переписать.

И когда уже Пика и Лили оказались поверженными у ног Гоголиады, к ним подошёл Белый Дворник, указал на Гоголиаду и спросил Пику:

– Это ты?

Пика хлопала испуганными ресницами, всё, что могла она сделать сейчас – это кивнуть.

Кивает.

Белый Дворник обратился к Гоголиаде, указывая на Пику:

– Это ты?

Гоголиада согласно опускает взор.

Белый Дворник, похожий на пророка Моисея пророкотал, обращаясь к Пике:

– Где небо?! Где ты была?! Была ли ты?!!

Шарманка не заставила себя упрашивать.

В этой допотопной коробочке опять что-то щёлкнуло, побряцало и в залу полилась механическая мелодия. Опять пришло время кукол.

Гоголиада поднимает вверх правую руку и Пика с Лили в том же механическом мульте, угловато и искусственно поднимают руки, вторя ей, как куклы кукловоду.

Здесь не нужны были нити, ведь они – не больше, чем её собственная фантазия, отражение мысли, формулировка. Гоголиада, и никто боле, здесь хореограф собственного творчества, она правит бал, она расставляет партии и создаёт их жизнь от начала до слова "конец".

Она вспомнила, как в детстве вырезала с сестрой из картонок стены кукольного домика, как они раскрашивали этот домик и изнутри, и снаружи во всевозможные небывалые цвета. А потом придумывали жизнь внутри домика. Потому что их куклы в этом домике жили. Смеялись, болели и плакали, ходили друг к другу в гости, ели и болтали. Они, куклы, делали всё, что нужно было их хозяйкам. Так чем же отличны от этого детского бреда её теперешние забавы? Откуда в них сила и есть ли в них воля? А если есть, то кто наделил эти несущества такими дарами? Да кто же ещё?

Она? Но, тогда, как? И где тот момент, когда был утерян контроль? И почему он был утерян?

Обычное человеческое недомыслие? Нет предела… нет предела…

От такого количества вопросов и ответов Гоголиада растерялась, потом разозлилась.

Взяла, и со всего маху обрушила, повергла измученных неестественным танцем Лили и Пику себе в ноги.

Воцарилась пауза.

Каждый думал о своём.

Первой в себя пришла Пика.

Поняв, что прямая опасность миновала, она ползком начала приближаться к Белому Дворнику, который к тому времени успокоено присел на диван и прикрыл от усталости глаза. Пика подползла, схватила дворника за белый рукав телогрейки и страстно зашептала на ухо:

– Если бы вы меня поймали! Я бы смогла стать королевой под вашим пером.

Белый Дворник вздрогнул и встал на диван прямо в сапогах, так как увидел, что Пика явно хочет завладеть метлой. Диван теперь напоминал пьедестал, с застывшей на нём "статуей Свободы" в образе дворника. Вместо факела "статуя" держала метлу, к которой тянулась Пика. Она цеплялась за телогрейку, висла на дворнике, но дотянуться не могла.

Пика сменила тактику, теперь она попробовала уговорить дворника:

– Хочешь, я стану Принцессой, ну графиней, ну Джульеттой, наконец! Да ты только подумай: ни одной смертной это не под силу, они из мяса, а мясо портится, и мечты не исполняет! Ты ведь… Вы ведь умеете писать! Все дворники умеют писать!