Гоголиана и другие истории

Человеку свойственно разделять пространство на части. Об этом свидетельствуют все мифологии мира, в особенности скандинавская, оказавшая влияние на сознание русских в домонгольский период. Мидгард, Утгард, Ванахейм, Асгард, Хель – это не просто мифологические локусы, расположенные в разных сторонах света, но это еще и принципиально разные пространства, которые обладают таким устройством, что переход из одного в другое либо опасен, либо невозможен, либо возможен только путем различных превращений и смерти. Обитатель Мидгарда – среднего пространства, обжитого людьми, просто физически не способен обитать в Утгарде, где пространство благоприятно для карликов, великанов и демонов. А этим последним будет невыносим Мидгард или Асгард – мир богов и героев. Однако впоследствии в сознании русских утвердилось вовсе не то ощущение мирового пространства, которое зафиксировано в скандинавских мифах и которое предполагало огороженность, замкнутость, о чем говорит сам скандинавский корень gard (огороженный), входящий в состав названий мифологических локусов.

Но прежде, чем установить, какое именно ощущение пространства поселилось на многие века в сознании русских, хочу рассказать небольшую историю. Ее героем был профессор Токийского университета Икуо Камэяма, побывавший у меня в гостях в средине 1990-х годов. Мы говорили о японском искусстве. Я заверял профессора, что поэзия Басё, живопись Утамаро, проза Акутагавы и Кавабаты всегда оказывали на меня очень сильное воздействие. Об этом у нас шла речь. Но в какой-то момент разговор случайно коснулся проблемы спорных территорий на островах Курильского архипелага. До 1875 года архипелагом владела Россия, потом – Япония в обмен на Южный Сахалин, после Второй мировой войны – снова Россия по Сан-Францисскому договору. История длинная и запутанная.

Японский профессор спросил у меня, как я лично отношусь к тому, чтобы Россия вернула Японии четыре южных острова из архипелага, которые стали камнем преткновения русско-японской политики.

У меня не было никаких оснований смотреть на этот вопрос с личной точки зрения. Я ответил японскому профессору, что в моих мыслях о пространстве Курильские острова никогда не являлись мне на ум. Я также сказал ему, что пространство как феномен чисто политический интересует меня мало. Суждения русских или японских политиков о пространстве не обладают для меня такой же ценностью, как суждения Канта или Бергсона.

Но если речь идет о моем личном отношении, то меня интересует проблема воздействия различных пространств и территорий на процессы творчества. В связи с этим я тоже задал вопрос японскому профессору. «Как вы считаете, – спросил я, – если бы исторически сложилось так, что Восточной Сибирью владела бы не Россия, а Япония, что произошло бы в сознании японцев? Смогли бы они сочинять лаконичные трехстишия – хайку, создавать крохотные скульптурки – нецке, любоваться цветущими сакурами? Продолжали бы они испытывать то, что в Японии называется мононо аверэ – печальное очарование бытия?»

Икуо Камэяма ответил мне вот что: «Большое спасибо. Даже думать о таком гигантском пространстве тяжело. Оно убило бы японскую душу».

Феномен государственного пространства России

То обширное пространство, которое занимала императорская Россия, а затем СССР, впервые в полном объеме было организовано в строгую государственную систему монголами.

Чтобы убедиться в этом, достаточно сравнить географические карты трех империй – Монгольской, основанной Чингисханом, Российской, основанной Петром I, и Советской, основанной Ульяновым. Образ государства, очерченный этими картами, почти совпадает.

Конечно, Монгольская империя несколько превосходила по размерам Российскую и Советскую. Но именно она вычленила в качестве единого государства, устроенного по принципу тотальной деспотии и жесткого администрирования, ту огромную область мира, которую впоследствии занимали Россия и СССР. Эту область некоторые русские историки (Георгий Вернадский, Эренджен Хара-Даван) называют монголосферой или монгольской ойкуменой.

После разговора с японским профессором я часто вспоминал один его вопрос – почему русские с такой легкостью относятся к этим необъятным пространствам, способным убивать душу?

Думаю, что ответ на этот вопрос существует.

Одно из главных ощущений, которое русское сознание унаследовало от монголов и от их философии кочевников, это невозмутимое восприятие гигантских пространств.

Именно монголы времен Монгольской империи отличались тем, что без всякого душевного смущения смотрели на пространство мира. Мало того, они помышляли создать некую универсальную империю на всей поверхности Земли. Ни больше, ни меньше. Уже начиная с Чингисхана верховные правители Монголии называли себя в своих грамотах Императорами Мира. И это был абсолютно осознанный титул. Подразумевались в точном смысле весь мир и все человечество.