Гой

– Думаете, я шучу? – чуть ли не печально спросил дознаватель и признался. – Я и сам хотел бы так думать, но факты, увы, не позволяют. А поскольку нам совершенно очевидно, что вам нечего показать в связи с внеземным происхождением колец, Организации остается положиться только на видимые наблюдения. Полукольца остаются у вас, и вы вольны распоряжаться ими по своему усмотрению. Словом, живите так, будто мы за вами не наблюдаем.

– Я и так именно так и живу. Все мы так живем.

– Да что же это такое, – неизвестно кому притворно пожаловался дознаватель. – Стоит только доверить человеку государственную тайну, как он тут же начинает дерзить.

– Я должен передать одно из полуколец тому, кто наследует Пинхасу.

– Вот и передадите. Скоро в городе появится Семен Свистун, безрукий инвалид Великой Отечественной войны, сын негласного героя Пинхаса Свистуна. Об отце пусть он знает, что тот пропал без вести, а о себе пусть знает, что это вы его разыскали и помогли в Южную Пальмиру вернуться. И пусть все идет так, будто за вами никто не наблюдает, хотя современные физические теории говорят о том, что сам факт наличия наблюдателя уже меняет поведение наблюдаемого. Вы можете себе такое представить? Это получается, что весь дедуктивный метод к чертям собачьим летит. Будущее, разумеется, за квантовой криминалистикой, но вы этого не слышали. Итак, скоро вам предстоит встреча с благодарным Семеном Свистуном.

Часть вторая КИЛЛЕР

1.

Славянский парень Осик Карась почти женился вторым браком на еврейской девушке Кристине Свистун, как будто повинуясь аоле свыше, однако судьба воспрепятствовала влюбленным. Но кто или что может воспрепятствовать воле свыше? Чтобы хоть отдаленно приблизиться к ответу на этот вопрос, надо, возможно, начать со дня рождения Осика.

Он родился в декабре 1953 года ровно через девять месяцев после смерти советского полубога Сталина, и его отец, Аркадий Карась, служивший в тайном аналитическом отделе Органов внутренних дел Южной Пальмиры, испытав какой-то мистический ужас, назвал сына Иосифом.

– От истории не уйдешь, – держа на руках только что прибывшего из родильного дома внука, сказал Григорий Карась своему сыну. – Хотел я когда-то тебя, дурака, Владилениным назвать, да умный глубоко несоветский человек, царствие ему небесное, или как там у них, отговорил. И что же? Теперь все будут думать, что мой внук – еврей. Какую судьбу ты ему уготовил?

– Никто же не думает, что товарищ Сталин – еврей, – возразил отцу Аркадий.

– Товарищ Сталин не Иосиф, а Иосиф Виссарионович – это понимать надо. Был бы Давидович, вместе со своим дружком Троцким в Мексике бы куковал.

– Троцкий не его дружок.

– Да какая разница! – рассердился Григорий. – Один Бронштейн, другой Джугашвили, но с другой стороны один Давидович, а другой Виссарионович. О-о-о! У народа чуткое ухо!

– Папа, – спросил Аркадий, – что у нас с мясом и молоком?

– А, тоже, что с картошкой, – беспечно отвечал Григорий Карась. – Если бы со всеми грушами, помидорами и прочими яйцами у нас было хорошо и только с мясом и молоком плохо, давно бы мне висеть в качестве врага народа во дворе главной южно-пальмирской тюрьмы. А поскольку во всем такая же хрень, как с мясом и молоком, то можно быть более или менее спокойным: всех не перевешают.

Через семь лет после этого разговора в Южную Пальмиру с неожиданным неофициальным визитом прибыл Глава СССР Никита Сергеевич Хрущев. СМИ об этом почти скрытом от истории визите не сообщали. Горожане чувствовали, что происходит нечто небывалое, но что именно, представить себе не могли. Внезапно в городе наступило невиданное со дня изгнания румынских оккупантов продуктовое изобилие. В первый день появления на прилавках в свободной продаже грудинки, окороков, корейки, балыков, буженины и других деликатесов городская промышленность остановилась, врачебный прием в поликлиниках практически прекратился, в школах учителя, подменяя друг друга, давали совместные уроки первоклассникам и выпускникам в актовых и спортивных залах школ. Все, кто мог, отпрашивались со службы и занимали очереди в ожидании скорого и бесповоротного исчезновения дефицитных продуктов на следующие несколько десятилетий. Но продукты не исчезли ни вечером, ни на следующее утро. Правда, было прервано транспортное сообщение города со всем миром, особенно пригородным. Пытавшихся проникнуть в город окрестных крестьян, пеших и на телегах, задерживали и разворачивали усиленные военные заставы.

Слухи один страшнее другого распространялись по городу, но деликатесы не исчезали. А еще через день на прилавки выбросили невиданные несколькими поколениями южно-пальмирцев бананы в количествах, казалось, неисчерпаемых.