Гойда

Царь тихо вздохнул, и взор его, непоколебимый да мрачный, того и вовсе замер. Покои наполнились тяжёлым молчанием, и будто бы весь воздух обратился этой тишью. Немец же едва окончил свой доклад. Уж, верно, в гнетущей тишине сам-то Штаден прекрасно уяснил, сколь скверные вести он привёз из Москвы.

– Да плевать, – наконец молвил царь.

Генрих сглотнул, отдавая поклон.

– Чёрт с ним, – повторил владыка, подавая свою руку.

Штаден в поклоне припал к перстню и, едва считав повеление царское, покинул покои. Иоанн глубоко вздохнул, откинувшись на спинку кресла. Его холодный взор перевёлся на доску шахмат. Сию игру владыка вёл сам с собою. На устах царя встала недобрая ухмылка. Небрежным движением Иоанн перемешал все фигуры меж собой. Округлые пешки покатились меж клеток, повалились на пол, глухо падая на ковёр.

Фёдор спешно подступил к владыке, зайдя за кресло, и плавно опустил свои руки на плечи царя. Иоанн глубоко вздохнул, и будто бы какая дума резко омрачила нрав его ещё боле, и во новом приступе ярости опрокинул доску. Басманов делал вид, точно и не замечает гнева царского.

– Да ведь сам ты молвил, мой мудрый царь, – произнёс опричник, наклоняясь к государю да переменивши голос до шёпоту. – Чёрт с ним.

* * *

Штаден спешно спустился к трапезе, где уж заседали Малюта, Вяземский да Морозов. Опричники притихли, завидя немца.

– Ну дарова, Андрюш. И шо ж там, во столице-то? – спросил Скуратов.

Штаден поджал губы да пожал плечами.

– Стоит пока столица твоя, – ответил Генрих. – А Филиппка твой ненаглядный поносит нас на чём свет стоит.

– От же новость и впрямь! – ухмыльнулся Вяземский.

– Да не говори! – кивнул Григорий. – Чтобы поп, да ещё новгородский, да на царскую волю посягал.

Договорив, Скуратов злобно сплюнул наземь.

– А государь-то что? – вопрошал Морозов.

Штаден лишь пожал плечами.

– Будем ждать, как явит волю свою, – ответил Генрих.

* * *

Москва оделась снегом. Народ уж было не спеша выходил на крыльцо, осеняя себя крестным знамением, да едва замирал, стоя прямо в дверях собора. Ропот пробежался по толпе, исполненный лютого страха. Нежданно было явление царя со сворою своих опричников. Государь в сопровождении ближнего круга своего взирал поверх толпы, всё выискивая митрополита.

Филипп вышел на крыльцо, представ пред царём. Сам воздух уж продрог. Иоанн не сказал ни слова и вместе со своей братией приступил, как и полагается честным христианам, к крестному ходу.

Филипп в смущении повёл головой, завидя единственного мужчину с покрытою головой. То был Малюта Скуратов – опричник будто бы и вовсе не ведал ни о каких порядках при крестом ходе. Митрополит, завидя то, обратился взором к Иоанну.

– Отчего же братия твоя супротив устава поступается? – тихо вопрошал старец.

Владыка, верно, уж мыслями и душою далёк был от здешних мест, и посему пару мгновений и вовсе не отвечал митрополиту. Когда слова Филиппа всё же настигли сердце царское, государь вопросительно глянул на святого отца, а затем окинул братию взором, пытаясь разгадать, в чём же устав церковный был нарушен. Все опричники, в том числе и Скуратов, мерно ступали с прочими прихожанами, и головы их не были покрыты.

* * *

– Чёрт… – сиплым от ужаса голосом бросил Иван Колычёв, спрыгивая со своей лошади.

Ноги его подкосились на мягком снегу, но всяко выбора не было – он во всю прыть побежал к себе домой. Выбитые ворота да пожжённый забор встретили его, ещё когда князь только подступался к дому. Дверь была прикрыта, да будто бы выбивали её. Сглотнув, Иван вбежал в дом да едва ли не с порога заслышал надрывный плач. Князь вбежал в трапезную, и сердце его замерло.

Прямо на столе лежала его молодая жена, заплаканная, избитая, и рваный сарафан её измарался в крови. В углу сидел Алексей Басманов да начищал шашку до блеска. Завидев вошедшего, опричник ухмыльнулся да повёл бровью. Иван уже кинулся к своей жене, как Алексей встал со скамьи, и шашка его уж была наготове. Лишь сейчас Колычёв приметил и чёртовы тени опричников, что таились в потёмках, под лестницей, да выгребали драгоценности.

– Жинка твоя звала тебя до хрипу, – просто бросил Басман. – А от всё думал – от явился бы ты раньше, и что ж?

Распалённый ум Колычёва кольнула страшная мысль. Глаза его расширились, и взгляд заметался.

– Дай-ка угадаю – сынишку своего сыскать не можешь? – усмехнулся Басман.

Голос опричника заставил князя вздрогнуть.

– За ним Федька мой приглядывает во дворе, – молвил Алексей, посматривая в окно.

– С чем вы пришли? – вопрошал князь, и голос его был слаб.

– От веришь али нет, мне побоку, – Басманов пожал плечами, – а никакой охоты переться в здешние края у меня не было. Да служба, будь она неладна. Начистоту – старикашка твой, Филипп, видать, уж околел, пуще некуда, да на слух туговат стал. А вот ты, Ванька, – другое дело! Молодой, здоровенный! Да и жёнушка у тебя – одно загляденье!

Иван оскалился да было уж намеревался вспылить – и быть беде! Да дверь отворилась со скрипом, заставив князя обернуться.

– А вот и мы, – раздался голос молодого опричника.