Гойда

Смех умолк. Басманов твёрдо поглядел на владыку, и с каждым мгновением становилось всё боле и боле ясно – Иоанн серьёзен. В то мгновение опричника пробил холод. Взгляд владыки был неподвижен, глубок и мрачен, лишён всякого колебания.

– Я славный воин, – твёрдо произнёс Фёдор, и голос не подвёл его.

– Много у меня их и пославнее тебя, – молвил Иоанн, пожав плечами да поднимаясь с места своего.

Басманов сглотнул, и хлад пробрал тело его пуще прежнего. Царь прошёлся по покоям, обернувшись спиной к юноше.

– Мне не надо ничего! – вспылил Фёдор, ударив об стол. – Тебе ли не знать, мой царь? Ни злата, ни почёту, ничего я не прошу! Лишь прошу служить за тебя, умереть за тебя!

Иоанн обернулся через плечо. Уста его разошлись злой ухмылкой, а глаза полнились подступающим остеклевшим безумием.

– Сложишь ещё голову свою – да не на сей раз, – ответил Иоанн.

– Не поступай так со мной, – голос Фёдора звучал глухо и слабо.

– Это моя воля, – произнёс царь, – и ты её примешь.

Басманов сглотнул, плотно стиснув губы. Иоанн жестом дал понять, что на сём Фёдор может ступать прочь, и он спешно покинул царские покои.

* * *

– Тео? – с тревогой спросил Генрих, видя своего друга.

Фёдор поднял потерянный взгляд на немца, усмехнулся, вынул шашку прямо в ножнах из-за пояса и едва ли не кинул Штадену. Немец успел поймать оружие, но оттого лишь больше смутившись настроя Фёдора.

– Всё, – отмахнулся Басманов.

– В чём дело? – вновь спросил Генрих, схватив Фёдора за плечо.

Басманов уклонился, мотнул головой и, проведя по лбу, убрал волосы назад. Его взгляд беспокойно метался из стороны в сторону.

– Да ничего, – бросил Фёдор, всплеснув руками. – Видать, впрямь одна ему служба люба от меня… Тебе пригодится всяко больше моего!

С этими словами Басманов похлопал немца по плечу да пошёл прочь. Генрих было хотел пойти за ним, да окрикнули Штадена – служба уж не ждёт. Фёдор поднимался по лестнице, и, покуда разум снедали жаркие тревоги, он не приметил скола в камне и оступился.

Упав, Басманов вовремя удержался за перила и посему не расшибся. Переведя дыхание, Фёдор попросту сел прямо посреди лестницы. Он уставился на этот чёртов скол, и в мыслях всё стоял тот жестокий приказ, то холодное отдаление. К горлу подступил ком, и Басманов зажмурился, потирая переносицу. Вырвался сдавленный стон, сорвавшийся в глухой рык.

– Будто бы мало мне позора, – злостно процедил сквозь зубы Басманов, – чтобы уж все да наверняка знали, что я не мужчина…

– Федь? – послышался знакомый голос.

Он вздрогнул, признал его, но не смел поднять взгляд на отца.

– Дрянь всё, дрянь, – тихо забормотал Фёдор себе под нос.

* * *

Иоанн отмер, когда раздался короткий стук в дверь.

– Алексей Данилыч, – доложили рынды, и царь повелел впустить.

Опричник переступил порог и отдал поклон. Иоанн стоял у окна, сложив руки за спиной. Владыка глядел будто куда-то сквозь пришлого воеводу. Алексей глубоко вздохнул, оглядывая мрачные покои. Единственный свет давали несколько свечей, что стояли на столе. Огонь дрожал над строками писем и приказов, что покоились в мягком полумраке.

Басман-отец прошёлся твёрдой поступью своей ко столу. С тяжёлым вздохом опричник опустил взгляд на желтоватые листы. Ни ослабшие от возраста очи Алексея, ни тусклый свет не помешали Басману разобрать написанное. Он поддел указ и, поглядев искоса на царя да получив негласное дозволение, взял в руки бумагу. В том указе владыка дал знать волю свою о Фёдоре Алексеиче.

Старый воевода с тяжёлым сердцем вновь прошёлся глазами по тёмно-серым строкам, в коих царь велит молодому Басманову оставаться в столице. Алексей поднял взор на владыку. Иоанн едва заметно пожал плечами. Будто бы скучающий его взор, пустой и бесцельный, скользнул по мраку опочивальни. Басманов глубоко вздохнул, сложил указ пополам и поднёс к пламени свечи. Огонь вспыхнул, объяв сухую бумагу, и язык света и жара взмыл ввысь. Алексей дал пару мгновений заняться пламени, после чего бросил догорающую бумагу на серебряный поднос.

– Коли ты, Алёш, али я, – произнёс Иоанн, не отводя взору от окна, – да хоть бы сам Федя знали б, как всё устроить… кто ж знает? Быть может, были б все мы много счастливее.

* * *

Фёдор отдал поводья конюху, и доложили боярину, что просил его Алексей Данилыч. Сглотнув, Фёдор сам себе не отдал отчёта, как многое в нём заволновалось. Он спешно взбежал по лестнице и, кратко постучав, явился к отцу.

– Что же, отче, не томи! – не переведя и духу, вопрошал Фёдор.

Алексей подозвал сына жестом, протягивая ему чашу.

– Потолковал я с ним, – молвил Басман, – и переменил царь-батюшка волю свою.

Фёдор бросил чашу наземь, даже не глядя, и крепко обнял отца. Алексей оступился от неожиданности да ответил на пылкое объятие сына.

– Да полно, полно, – молвил Басман-отец, хлопнув сына пару раз по плечу.

* * *

Суровая зима вдарила лютыми морозами нынче раньше положенного. К концу ноября снегу намело, что отродясь столько не видать было. Реки да озёра стали крепким льдом. Мягкая заря ласково коснулась ратного лагеря, разбитого накануне, после переправы.