Гойда

Немец было вздохнул и отряхнулся, поднял взгляд на Фёдора, который сохранял на лице своём привычную беспечность. Прошёл Андрей мимо друга своего, молвил что-то на своём наречии вполголоса. Кивнул Фёдор, ничего не ответив.

Алексей же оглядел братию, что уж собралась на драке да поглядывали вслед Вяземскому.

– Чего вылупились, колоброды мухоблудные? – рявкнул Басман-отец.

Тотчас же опричники отвели взгляд свой на драгоценные горы, к окнам али выходу, да хоть на голый пол. Оттого и не видели, как Басмановы перекинулись меж собою короткими взглядами да и не обмолвившись, продолжили разглядывать дары щедрой столицы великой земли Русской.

* * *

Долгие часы царь лежал без сна, не находя покоя в собственной опочивальне. Его пробивал знобящий мороз, хотя лоб его пылал от жара. Тяжёлое дыхание делалось больнее от каждого вздоха. Обессилев, Иоанн жаждал лишь покоя, и, наконец, когда уж перевалило за полночь, сон милосердно подарил ему короткое забвение. Длился этот покой не дольше нескольких часов. Ночные видения вновь вонзали свои раскалённые шипы в разум Иоанна, отчего он вновь пробудился задолго до зари.

Изнемогая от тех шагов за дверью, что топали, заговорщически шептались и шикали друг на друга и не давали вновь вернуться ко сну, Иоанн сидел в кровати, схватившись за переносицу и переводя дыхание. По мере того как сердце его унималось, стихала и возня за дверью.

Наконец тишина. Царь наслаждался ей. Вскоре он приоткрыл тяжёлые веки. Глаза были полны слёз от боли и бессонницы. В Москве Иоанн едва ли мог забыться в глубоком сне. Стоило царю лишь опустить свой взгляд, сердце его вновь замерло, точно незримая ледяная когтистая хватка сдавливала его.

Короткие мгновения покоя скоро сменились адскими видениями, и Иоанну не оставалось ничего, кроме как молить отчаянно и яро о том, чтобы небеса вновь послали ему одиночество, избавили его от призраков ночи, что садились подле него на кровати.

– Уходи… – прошептал Иоанн, но голос его точно отнялся. Едва ли был слышен хоть единый звук.

Фигура оставалась всё там же. Иоанн поднёс дрожащую руку. Он ощутил тепло, исходящее от этого юного тела, слышал мерное, спокойное дыхание. Тотчас же Иоанн отдёрнул руку, будто бы коснулся раскалённого добела железа. Образ, лежавший в трепетной близости, не вызывал ни малейшего сомнения. Резко сжав кулак, царь прижал его к своим губам и старался вновь выровнять дыхание. Когда государь вновь открыл глаза, он был один в своих покоях. Государев взор обратился к окну, от которого веяло прохладой. Иоанн встал с постели, точно стараясь отделаться от жуткого в своей правдоподобности видения.

Горячим лбом припал государь к холодному стеклу, на котором тотчас же осела испарина. Взгляд Иоанна опустился вниз, на резную шкатулку. Хоть там и имелся замок, царь не запирал её. Он провёл кончиками пальцев по крышке, касаясь каждого причудливого витка узоров. Поддев крышку, Иоанн открыл своему взору драгоценности, что были особенно любы сердцу его. Открылся мягкий тёмно-красный бархат, которым была обита маленькая сокровищница изнутри. Тут покоился серебряный крест на тонкой цепочке. Иоанн положил его на ладонь и усмехнулся, вовсе не замечая выступивших слёз.

В памяти оживали образы юного и светлого отрочества, когда Иоанн не был ни царём, ни самодержцем. Его память милосердно сохранила много тепла от прикосновения рук матери. Иоанн помнил, как на его крохотной ладошке крестик матери занимал намного больше места, нежели теперь, в эту мрачную безлунную ночь.

Тут же лежало несколько перстней слишком скромных, чтобы быть роскошным подарком, и они явно не подходили по величине своей царю. Эти невзрачные кольца некогда красовались на руках его покойной супруги. Её светлая память до сих пор омрачалась скоропостижной кончиной. На душе Иоанна осталась страшная рана, ибо и по сей день не ведал он наверняка, кем именно была убиенна её душа.

С каждым днём заря занималась всё ранее. Сегодня она застала Иоанна врасплох. Долго ещё оставалось до яркого зарева, но небо заметно светлело. Бисер точно оживал на тёмном атласе. В окне же появилось нечто сродни тёмной фигуре, и царь тотчас же обратил на то свой взор.

* * *

Не один государь мучился бессонницей. В своих покоях молодой Басманов освоился не сразу. Нынче же ночь навлекала иные мрачные думы на рассудок юноши. На диво самому себе, Фёдор ничуть не был утомлён сим днём. Сна не было ни в одном глазу. Оттого он решил и вовсе уж не отходить ко сну, ибо уж сим утром мчаться им по приказу выметать сор из избы. Фёдор сидел напротив зеркала, которое не доверил везти никому иному из прислуги, а спрятал у себя, у самого сердца, боясь за то сокровище паче, нежели за серебро али злато.