Гойя

Артур Уэлсли, командир английского корпуса и победитель французов в полудюжине битв в разных точках полуострова, из которых особое значение придается битве при Витории, получил за свои успехи титул герцога и лорда Веллингтонского. Его официально назначили победителем французов, ибо в войне должен быть законный победитель, обладатель титулов и звонкого имени. Никому из властей предержащих не приходило в голову считать победителем испанский народ в целом. Сверху было дано распоряжение запечатлеть победителя в портрете, написанном выдающимся живописцем Испании в качестве официального признания заслуг герцога. Гойя выполнил это указание восстановленной «законной» власти. Портрет оказался холодноват и довольно поверхностен. Художник не вдохновился своим героем. Гораздо больше искреннего восторга в известном портрете кисти Томаса Лоуренса, в котором стройный и моложавый Веллингтон, в великолепном красном мундире взволнованно взирает вдаль, словно увидев там великую цель.

По-видимому, испанец не считал английского полководца истинным освободителем Испании и писал породистую физиономию британца с некоторым недоверием или, по крайней мере, холодком. На то были основания. Не умаляя полководческого таланта новоназначенного герцога, приходится признать, что главную работу по уничтожению, вытеснению и деморализации французских сил все-таки выполнили не регулярные части, а люди Герильи, силы сопротивления. Гойя знал эту войну изнутри, он владел информацией. Подобно другим непосредственным наблюдателям так называемой Войны за независимость, он понимал, что неорганизованное возмущение и всеобщая ненависть к оккупантам были бы малоэффективными, если бы у сражающегося народа не было командиров, организаторов и лидеров. Гойя был знаком с некоторыми из них. Это были упорные, закаленные в борьбе лидеры подпольного и партизанского движения. Они создали в отдаленных горных районах свои летучие дивизии и полки и даже пытались поддерживать дисциплину и одевать бойцов в военную форму. Таков был знаменитый герой и душегуб Герильи, выдвинувшийся из низов благодаря своим военным талантам отчаянный «народный генерал» по кличке Эль Эмпесинадо (Неистовый), которая заменила ему и имя, и титул. Прозвище красноречивое — попасть к такому в руки и врагу не пожелаешь. Пощады от таких вождей не дождешься. Гойя написал его портрет. Как и многие другие народные вожди этой войны, Эль Эмпесинадо погиб в результате интриг, предательств и того ожесточения, когда забывают не только о рыцарских правилах войны, но и о человеческом облике как таковом.

Все пять лет большой испанской войны Гойя провел в основном в Мадриде, в контролируемой французами и про-французской коллаборационистской администрацией столице страны, которая никак не желала подчиниться этой столице и этой администрации. Он оставался в оккупированном городе отчасти по собственной воле, отчасти вынужденно. Гойя был горячим почитателем свободомыслия, врагом Инквизиции и другом тех самых либеральных деятелей, которые теперь, при нестабильной власти Жозефа Бонапарта, занимали видные посты во власти. Французы принесли на своих штыках Конституцию, и при всех своих слабостях новый порядок был отчетливо антифеодальным и антиклерикальным. Французы были освободителями, они принесли прогрессивное и разумное устройство жизни. Так рассудили друзья Гойи, которые пошли во власть. Леандро Фернандес де Моратин был награжден так называемым орденом Испании и назначен генеральным директором всех библиотек королевства. Хуан Антонио Льоренте, этот «испанский Вольтер», готовил для короля Жозефа декрет об упразднении Инквизиции и получил соответствующие ответственные посты в администрации плюс награды и отличия. Позднее, при перемене власти, им пришлось за эти смелости поплатиться и отправиться в изгнание. Через полтора десятка лет Гойя встретит своих друзей во Франции, где он также проведет последние годы жизни.

Новая просвещенная власть самым недвусмысленным образом улыбается художнику и не прочь иметь с ним дело, ибо его позиции и убеждения известны всем, а написанные им картины и сделанные прежде офорты свидетельствуют о том, что он — свой, просвещенный человек и европеец, а не фанатичный клерикальный дикарь. Однако он не появлялся при дворе. Когда встал вопрос о назначении первого придворного живописца, нашему мастеру достаточно было просто заявить о своей готовности и он получил бы этот пост. Гойя красноречиво отстранился, и первым живописцем был назначен Маэлья. Может быть и так, что мастеру негласно предлагали должность, но он снова сослался на глухоту, болезни и возраст.