Голь перекатная. Картинки с натуры

– Нет, милостивец, он знал, он все чудесно знал – нужды нет, что пьющий был, – отвечала женщина.

– Не мог он Василия Кондратьича знать, потому что Василий Кондратьич этот только нынешнею осенью назначен. Не мели вздору. А вот назвал бы он его в прошении Константином Николаичем, он бы и рассердился за непочтение… рассердился и не дал бы дров. Зря бы прошение пропало. Да… Так вот ты пятачка-то и не жалей, что специалисту передала. Специалист напишет по-настоящему, что и как – всему тебя обучит и наставит. Вот как о дровах надо заголовок делать.

Колотов прочитал написанное и спросил:

– Вдова ты, мужнина жена или девица? Крестьянка, мещанка или солдатка? Звание…

– Девица, девица, миленький… Крестьянская девица Новгородской губернии, Крестецкого уезда Василиса Панкратьева.

– Советую писаться вдовой. Действительнее. Лучше помогает. Ведь по паспортной книге никто проверять не станет. Все вдовами пишутся. У кого и настоящий-то муж есть – и те вдовами себя обозначают.

– Ну, вдова так вдова, миленький, – согласилась женщина. – Тебе с горы виднее.

– Ладно. А сколько детей?

– У меня-то? Да двое, голубчик.

– Напишем, пятеро. Так лучше. Да и число круглее. А если будут обследовать и придут, то говори, что у тебя пять и есть, а трое в деревне. Ведь ты крестьянка?

– Крестьянка, батюшка.

– Сам-то при тебе?

– При мне. Да что он! Только пьет без пути да меня колотит, – махнула рукой женщина. – А подмоги никакой. У меня же отнимет, если какой двугривенный увидит. Работал тут как-то на конках, снег сгребал, а потом вдруг перестал ходить… «Желаю, – говорит, – отдыхать, потому я человек больной и испорченный…» Теперь все лежит…

– Ну, довольно, довольно. Завела машину, так уж и не остановишь. Я для того спросил, чтобы наставить тебя. Его ты уж куда-нибудь прибери, если обследовать придут. Ужасно не любит, когда из-за занавески торчит такое чудище мужское, – говорил Колотов.

– Милый, да ведь у меня жильцы, я квартирная хозяйка: так как же…

– Ну, я предупредил. А теперь мое дело сторона. Также, чтобы посуда казенная на столе и на окнах не стояла. Этого не любят обследователи.

– Да ведь где попало ставят, черти. Ино и не сам поставит, а жильцы. Конечно, не порожнюю не поставят, потому тоже боятся за золото-то в ней…

– И порожнюю посуду убирай. Все это я для того говорю, чтоб мое прошение действительнее было. А то ведь зря… Казенную посуду не обожают.

Перо Колотова стало писать. Писал он довольно долго и наконец стал читать: «Оставшись после смерти моего мужа беспомощною вдовой с пятью малолетними детьми и при беременности шестым, не имея ни родственников, ни знакомых для поддержки моих больных сирот, страдающих малокровием, не получая ниоткуда ни пенсии и ни пособия, я трудами рук своих должна снискивать себе и детям пропитание, между тем как я сама больна ревматизмом, головокружением и пороком сердца, что мешает мне добывать и скудное пропитание. Для поддержания же себя и детей содержу маленькую квартиру и сдаю жильцам, сырую и холодную, так что при нынешней дороговизне топлива и отопить ее не могу, а потому, припадая к стопам вашим, молю о выдаче мне дров для обогрения моих сирот к предстоящему празднику Рождества Христова. Я же, со своей стороны, буду воссылать мольбы к Всевышнему о здравии и благоденствии вашем и всего почтенного семейства вашего».

– Нравится? – спросил Колотов, прочитав прошение.

– Да уж чего же лучше! – отвечала женщина.

– А что насчет ревматизма, то уж наверное он у тебя есть.

– Да как не быть, миленький! Синяки и те поджить никогда не могут от него, изверга. Чуть заживет один – новый явился.

– Ну, уж насчет синяков-то помалкивай.

– Да я вам это только, голубчик.

– Неграмотная, поди?

– Да откуда же грамотной-то быть! Была бы грамотная, так сама бы написала.

– Ну, ты насчет этого не дури. Много есть грамотных, а прошения о помощи писать не могут. Тут нужен специалист. А неграмотная, то я за тебя подписаться должен.

И Колотов расчеркнулся: «Вдова крестьянка Василиса Панкратьева, а по безграмотству ее и личной просьбе расписался и руку приложил отставной канцелярский служитель Акинфий Колотов».

– Ну, теперь тебе нечего здесь торчать. Все сведения у меня о тебе есть, а остальные три прошения могу я тебе и без тебя написать, – сказал он женщине. – Я напишу, а ты сегодня вечерком или завтра утречком зайди за ними и получишь.

Женщина переминалась.

– Да лучше уж я подождала бы, миленький, потому деньги я отдала… – начала она.

– Да чего ты боишься-то, дура! Не пропадут твои деньги! – закричал на нее Колотов. – Здесь и на рубли пишут прошения, да и то не опасаются. Ступай!

Женщина нехотя медленно вышла из комнаты, бормоча:

– Так уж, пожалуйста, к вечеру, потому завтра утречком подавать думаю. Пораньше подашь, пораньше и получишь.

III

Только что удалилась Василиса Панкратова, как супруга Колотова, заглянув в двери, крикнула:

– Еще есть две. Впускать, что ли?

– Да как же не впускать-то? Ведь это заработок. Тут к празднику и на гуся, и на ветчину заработать можно, – отвечал Колотов.