— О евреях, — храбро признался Голд. — Хотя ее тема все больше уходит в личную сторону. И я собираю материал для юмористической книги о Дэвиде Эйзенхауэре и для серьезной о Генри Киссинджере, хотя все может получиться наоборот.
— Как ты будешь рассматривать Генри Киссинджера?
— Объективно.
— Мне он тоже никогда не нравился. Ах, да, президент просил, чтобы я выяснил у тебя, начнет ли Россия войну, если мы уменьшим нашу военную мощь.
Голд взглянул на Ральфа краем глаза.
— Откуда мне знать?
— А ты бы не мог выяснить?
— У кого? Ральф, неужели здесь никто не имеет об этом никакого представления?
— У нас есть масса экспертов. Но президент считает, что твое предположение может быть ничуть не хуже других.
— Я поспрашиваю.
— Ты — высший класс, Брюс, — сказал Ральф. — Президент будет тебе благодарен.
— Ральф, — сказал Голд со скептицизмом, который снова возобладал над множеством других его чувств, — ты и правда видишь президента?
— Конечно, Брюс, — ответил Ральф. — Все видят президента.
— Я имею в виду лично. Он тебя видит?
— Президент всё видит, Брюс.
— Ты его видишь так, чтобы поговорить с ним?
— О чем? — спросил Ральф.
— О чем угодно.
— Господи, Брюс, с президентом не будешь говорить о чем угодно, — с укоризной сказал Ральф. — Президент зачастую очень занят. Он, может быть, пишет еще одну книгу.
Голд, невзирая на беспросветно сгущающийся туман неопределенностей, упрямо плел свои логические вопросы.
— Ну, хорошо, Ральф, если у тебя есть что-то важное, что ты бы хотел обсудить с президентом, ты можешь зайти и поговорить с ним?
— О чем?
— О чем угодно, что у тебя важное… нет, не прерывай меня… о войне, например.
— Это не моя епархия, — сказал Ральф. — Это не моя область.
— А чем ты занимаешься?
— Почти всем, что относится к моей компетенции, Брюс.
— А что относится к твоей компетенции?
— Все, что лежит в моей области, Брюс. Это моя работа.
Голд с трудом сдерживался, чтобы не повысить голос.
— Я и пытаюсь выяснить, в чем состоит твоя работа.
— Я рад, что смог помочь тебе в этом, — сказал Ральф, пожимая ему руку. — Пожалуйста, передай мой привет Белл и наилучшие пожелания Андреа, или привет — Андреа и наилучшие пожелания — Белл, как тебе больше нравится.
Голд почувствовал себя уставшим.
— А ты передай мои — Альме.
Ральф, казалось, растерялся.
— Какой Альме?
— Разве твою жену зовут не Альма? — спросил Голд.
— Точно так зовут и девушку, с которой я обручен, — сказал Ральф. — Она почти на целый год моложе. Брюс, послушайся моего совета. Если мужчина собирается уйти от одной жены и жениться на другой, то лучше ему сначала развестись с первой, прежде чем жениться на второй. Я испробовал и то, и другое. И уходить от них нужно как можно скорее, прежде чем у них начнутся всякие там раковые опухоли и удаления матки. Да, всегда разумнее уходить от жен, пока они здоровы и достаточно молоды, чтобы завести другого мужа, который будет оплачивать их медицинские счета и посещать в этих жутких больницах. Ах, да, я же должен выяснить, не было ли в твоей жизни какого-нибудь грязного пятна, из-за которого мы все попадем в неловкое положение, если его вдруг обнаружит кто-нибудь наверху.
— Какого, например?
— Понятия не имею.
— Тогда я вынужден сказать нет.
— Ты совершал когда-нибудь поступки похуже, чем все мы?
— Ни в коем случае.
— Тогда ты чист. — По безмятежному выражению лица Ральфа и тому глубокому вздоху, который он издал, глядя из дверного проема на ряды рабочих столов, можно было подумать, что он созерцает тучное пастбище и вдыхает воздух, наполненный ароматами цветущей бирючины, жимолости и непрекращающимся жужжанием бесчисленных буколических совокуплений. — Просто дух захватывает, — воскликнул он. — Двое-трое из наших самых надежных мозговых трестов утверждают, что если долго стоять вот в этих моих дверях, то рано или поздно можно увидеть президента. Хочешь подождать?
Голд подозрительно взглянул на него, снова испытывая сомнения в том, что он правильно понял своего друга-протестанта.
— Мне нужно идти делать предложение Андреа.
— Президент будет рад.
НА ПРОТЯЖЕНИИ всего обеда Голд нервничал и испытывал легкое головокружение. Сохраняя внешнее спокойствие, он снова искусно внушал Андреа мысль о необходимости воздерживаться от обсуждения их отношений и частностей сексуальной близости с кем бы то ни было, а в особенности с кем-либо, вроде мисс Плам. Андреа слушала его с доверчивым восхищением, отчего он испытывал чувство собственной исключительности и некоторой тревоги. Он не привык к тому, что может оказывать такое гипнотическое воздействие на людей, перед которыми благоговеет.