Големикон

Над острыми, колючими горными пиками клубились тяжелые черные тучи, такие густые и насыщенные злобно-угольным цветом что, казалось, сейчас они с грохотом упадут на землю, затопив все смуглым дегтем. Тучи пузырились и искрились бело-фиолетовой дымкой. Небо, по ночному почерневшее до абсолютного мрака, вспыхнуло призрачно-белым – но нового раската грома не последовало, только старый отдавался легким, затухающим эхом.

Кэйзер нахмурился. На Хмельхолм шла гроза, пока еще издалека, так, что все полыхало лишь белым маревом небесных вспышек, без постоянного, металлически стонущего грома, но сильные холодные горные ветра свистели меж пиков и стремительно несли раздувшиеся тучи вперед – а горная гроза никакой другой даже в подметки не годится. Все равно, что петарду сравнивать с фейерверком.

На улице горный Хмельхольм гремел и сверкал, внутри – звенел, скрежетал, шуршал и тоже сверкал, но совсем по-другому.

Если бы Прасфора не умела вовремя прикрывать рот, у нее бы точно челюсть отвисла. Прямо внутри горы Хмельхольм производил впечатление сверкающего украшения с драгоценными камнями, но только усложненного тысячей и одним механизмом. По рельсам, уходящим либо вглубь, либо в соседние горы, елозили подобия вагонеток, только с креслами. Вдалеке скрежетали магические лифты, движимые потоками магии вверх-вниз: они уносили людей под гору и на ее верхние ярусы, а из недр словно бы сами собой извлекали породу, рубины, серебро и другую руду – грузовые функции прекрасно совмещались с пассажирскими.

Для тех, кто, видимо, предпочитал более классический способ передвижения (и, к тому же, как следует натренировал ноги), в самом центре зала, где стояла Прасфора, громоздилась уходящая к самому пику огромная серая каменная лестница. Сначала она двоилась змеиным языком, а дальше соединялась в одну и терялась на высоте… Там, где лестница раздваивалась – то есть прямо перед Прасфорой Попадамс – стоял огромный и, очевидно, уже неработающий голем. Он разместился в некоем подобии арочного грота под лестницей.

Голем этот был раза в два больше и крепче обычных, такой же по форме, но только там, где у людей должны находиться суставы, глиняное тело големо было залатано поблекшими от времени металлическими пластинами и смазано… трудно различить издалека, но, похоже, воском. Большая металлическая пластина, все с тем же воском, закрывала часть груди голема.

Внизу, на постаменте, легонько блестела металлическая табличка. Но Прасфоре не нужно было читать ее, чтобы понять, кто стоит перед ней. Девушка и так знала.

Первый голем – Анимус.

Почему-то именно так Попадамс его себе и представляла – вроде ничего необычного, но выглядит… чарующе и древне, всем своим видом источает потертую, ветхую загадку.

Созерцание – прекрасное занятие, но Прасфора умела вовремя остановиться. Вот и сейчас, не превращаясь в бородатого философа, готового не взирая ни на что просто созерцать, чтобы понять суть вещей (суть, при этом, постоянно куда-то ускальзывает), девушка вспомнила, что ей еще нужно искать дядю.

Искать его здесь – все равно, что иголку в стоге сена. Даже сложнее – иголка хотя бы лежит на месте и не дергается.

Пусть Кэйзер и дал указания, но голова так кружилась от чересчур большого количества звуков и деталей, что Прасфора уже начала теряться.

Но, обнадеживала себя девушка, вокруг полным-полно людей. Значит, нужно просто спросить, и дело с концами.

Прасфора шла в случайном направлении, оглядываясь по сторонам. Впервые попадая в горный Хмельхольм невозможно было не оглядываться, все отвлекало на себя, перетягивало внимание: от груженых рубинами вагонеток до барельефов на стенах. Опять, кстати, грифонов – хоть и не таких величественных, как снаружи.

На людей девушка тоже отвлекалась, и все они казались слишком занятыми. Попадамс только собиралась открыть рот, но тут уже умолкала – в конце-то концов, кто она такая, чтобы отвлекать людей от серьезных дел? Лучше найти кого-то, кто не занят, чтобы всем было комфортно. Да и слишком быстро жители проносились мимо, даже не замечая девушку.

Спустя минут пятнадцать в поисках кого-нибудь не занятого, Прасфора устала – видимо, все же придется отвлекать людей. Это оказалось тяжело. Попадамс думала, что другим комфортно рядом с ней, только когда ее зовут и приглашают. В остальных случаях, ее присутствие – все равно, что свалившейся на голову бидон с молоком: и больно, и не к месту. Откуда в голове появились такие мысли, выпав в застывший осадок, непонятно, но много чего рождается в голове лишь потому, что человек сам так думает – убеждает себя, что оно так и есть, даже если хочет равно наоборот.

Прасфора нашла незнакомца, казавшегося не слишком занятым.

– Попадамс? – ответил он. – Конечно, я знаю Хюгге, этого старого дурака!

Пожилой человек поймал непонимающий взгляд Прасфоры и опередил ее встречный вопрос.