Голев и Кастро. Приключения гастарбайтера

Три обещанных Лешей дня прошли, за ними потянулась новая неделя. Голодные, озверевшие мужики пытались самостоятельно устроиться на соседнюю стройку, но чернолицый прораб — или как это здесь у них называется — даже не стал разговаривать с худосочными грязными людьми, одетыми в старенькие спортивные костюмы.

У Семена совсем сдали нервы, он плакал, как девочка, а между всхлипами колотил в и без того хлипкую стену барака.

Голев держался только благодаря самодисциплине и… подаяниям, которые случались время от времени. Он не стоял с потертой кепчонкой в руках на центральной площади, зато ему отчего-то везло на сердобольных дамочек постбальзаковского возраста. Одна такая тетенька, в седеньких локонах и золотых сережках, оттягивавших уши к плечам, даже всплакнула, глядя, как Голев уписывает недоеденный ею бифштекс, и, к неудовольствию вылощенного официанта, заказала for poor boy рюмку портвейна «руби» с изюмным, протяжным вкусом.

Если б Голеву показали эту сценку полгода назад, он бы не поверил, что способен на такое. Но вечный, пожирающий внутренности голод не считался с моральными установками и гордостью, которая, как ни странно, никуда не делась — именно она, наверное, и подкупала добрых богатых дамочек, обедающих в открытых ресторанах. Голев выглядел не жалко, а трагически, и сердобольные, недолюбленные дамочки это чувствовали. Та, с портвейном, потом дала ему пятитысячную бумажку, и он несколько дней питался как человек.

На работу уже никто не надеялся. Леша пропал, в Мафре они жили целый месяц.

— Хорошо, что хоть паспорта они у нас не забрали, — заметил как-то вечером Александр. Голев вдруг схватился за голову и начал вытаскивать паспорт из кармана. Потом отшвырнул книжечку в сторону.

— Ты чего? — вяло спросил Семен.

— Виза заканчивается через день! Нам отсюда не выбраться ни при каких обстоятельствах! И работать нас никто не возьмет с просроченной визой!

На этих словах в комнату вошел комендант барака и сказал на крайне скверном русском — казалось, что ему нравится его коверкать:

— Ви должать деньги за проживание. Через завтра ви ехать аут! Ваш босс платить половина и не платить еще половина. Андестуд?

Все посмотрели на Голева, и он кивнул, что понял. Все поняли.

— Но я иметь вам дать работа, — у коменданта вдруг заблестели глазки, — ми можем купить ваша хорошая почка для наших плохих больных! Очень дорогая почка! Хорошая питания, отдыха, потом ми купаем ваша почка, и вы ехать аут! Росия! Руски почка — карошая!

Голев так и сел.

— А сколько стоит это, если я вам продам почку? — угрюмо спросил Семен.

— О-о! — обрадовался комендант. — Я только связую вас с интересными в этом вопросе людьми, это можно завтра! Кто хотеть продавать почка?

Семен поднял руку, как в школе, в первом классе. За ним — Миша, его земляк.

На другой день они оба исчезли, зато появился Леша.

— У нас кончилась виза, — вежливо сказал Голев, хотя его покрыли боязливые мурашки.

— Завтра выходим на работу. — Леша прошел к опустевшей кровати друзей-харьковчан. — Сблызнули? Ну ладно, вам теперь больше достанется… Так, слухайте сюда! Работа на стройке, два раза кормят, зарплата идет первый месяц за жилье.

— Чего? — взвыл Александр.

— За жилье, — повторил Леша, снимая в первый раз свои очки, и все убедились, что лучше бы он этого не делал — глаза у Леши были желтого цвета и цеплялись с двух сторон к переносице. — Мы должны много денег местным представителям. Приехала еще одна группа, шесть человек, вам придется потесниться. Все, завтра подъем в семь ноль-ноль.

Как только за Лешей закрылась фанерная дверь, мужики потянулись во двор курить, а Голев начал запихивать свой скудный скарб в рюкзак. Запасные штаны, смена белья, носки, зажигалка, Цвейг, конверт с Танькиными и детскими фотографиями, куртка, часики мамы Юли… Некурящий Александр смотрел на него измученными глазами:

— Ты куда?

— В Лиссабон. В посольство пойду наше.

— Нужен ты там кому-то. У этих все повязано.

— Ну и что!

— А домой ты с чем приедешь? — Александр взял в руки Цвейга и взвесил на ладони. — С книжечкой? Дети твою книжечку кушать будут?

Голев отобрал у хабаровчанина Цвейга, сунул обратно в рюкзак. Через минуту он шагал к железнодорожному вокзалу города Мафры и думал о том единственном, что может помешать ему вернуться. Долг Ишмуратову… Семьсот долларов с процентами.

Билет до Лиссабона с пересадкой в Синтре стоил почти пятьсот эскудо. Спасибо очередной доброй туристке, Голев мог себе это позволить. Поезд опаздывал, на здании вокзала, целиком одетом в бело-синие изразцы, часы показывали уже семь лишних минут. Люди толпились на перроне — обычная толпа в ожидании, Голева уже совершенно не интересовало, кто тут португальцы, кто туристы. Наконец примчался поезд — старый, маловагонный, и Голев запрыгнул в вагон второго класса.