Гольф с моджахедами

Вазовскую «шестерку» с двигателем от «оппеля», в которой нас вез от Лазаревского бывший летчик-истребитель, ставший таксистом, поскольку пилотам платили, как он сказал, меньше троллейбусного водителя, не тормозили на контрольно-пропускных пунктах. Фиолетовая бумажка с вылинявшей печатью на ветровом стекле снимала, сказал летчик, все вопросы. Но не вопрос превышения скорости возле Армавира. Заклание шоферов на этом участке шоссе Краснодар-Ставрополь носило ритуальный характер, исключения исключались.

За Ставрополем Заира проложила маршрут на Минеральные Воды и дальше через Моздок в Чечню к Грозному. Карандашом она провела на карте линию почему-то второстепенными, где можно, дорогами.

Мой арсенал, то есть бельевая кольчужка «Второй шанс», «Беретта 92F», «Глок», карабин «Гейм SR30» и его модификация под зонт с затвором для левши, ехал уложенным в металлический пенал. Бывший летчик вдвинул его в приваренный короб, который сходил за технологическую выпуклость под днищем. На правом переднем сиденье стояла коробка-термос с кофе и бутербродами, которые летчик сжевал, чтобы не заснуть за рулем. Ехали мы ночами.

Первые сутки я отсыпался на плече Заиры, гладко зачесанные волосы которой вкусно пахли духами, если я не ошибался, «Ла Нюи» от Пако Рабан или чем-то подобным. Избалованный ароматами, я пробудился от вони у Армавира как раз в момент изложения таксистом причин доходности этого участка северокавказской магистрали. Сон, что называется, в меня больше не вмещался.

Скучавший за рулем летчик обсудил вопрос подъема грунтовых вод и засоления ставропольских почв после сооружения плотины на Тереке, потом перешел, приметив мечеть, на рассуждения о религиях. Нес сущую околесицу, на мой взгляд, и я вспомнил батюшку Афанасия Куги-Куги, который, вне сомнения, промыл бы ему мозги, а затем мысли мои закрутились вокруг будущего устройства дома в Кимрах. Я включил внимание, когда Заира вдруг ответила летчику:

— Иисус две тысячи лет ничего не делает, будто мстит христианам за то, что умер из-за их грехов не на диване… Вот и вся суть религии. Любой…

— И вашей? — спросил я.

— Какой именно?

— Не знаю… Мусульманской, наверное…

Летчик вслушивался, откинув голову.

— Бэзил, вы верующий? — спросила Заира.

В темноте кабины я не мог разглядеть её лицо.

— Крещеный, — сказал я. — В православии. А почему вы спрашиваете?

Летчик совсем запрокинул голову.

Мы проехали, наверное, два километра, когда Заира сказала:

— Существует средневековый суфийский трактат… Суфии — это арабские аскеты. Трактат называется «О трех обманщиках». Имеются в виду Моисей, Иисус и Мухаммед. Все отцы-зачинатели… Трактат говорит, что троица обманула людей, потому что разгласила присутствие Бога в человеческой душе, а такое должно оставаться в тайне.

— Чего же Иисусу-то было таиться? — спросил летчик — задетый за живое землянин, летавший в стратосферу на сверхзвуковом МИГе. Бога он там, конечно, не видел, но теперь, когда жизнь прижала, был уверен, что по чистой случайности. Возможно, слишком увлекся, например, выходом на учебную цель… От напряженного интереса он извернулся за рулем ещё больше и сидел теперь боком.

— Суфии считали, что Христос не был распят, казнили его двойника или даже Иуду. Последние слова Иисуса… я не помню, конечно, точно… но вроде этого — «Боже мой, Боже, почему ты меня оставил?» — означают, что божественный дух покинул Иисуса. А без него он уже не был тем, кем был. Христосу не следовало проговариваться о присутствии Бога в себе. Не следовало ему этого делать…

— А как же проповедовать святую веру, если о Боге молчать? — спросил шофер.

— Я не все знаю, — сказала Заира. — Спросите у какого-нибудь муллы… Но я помню что-то насчет молчания у православного святого и у суфии… Кажется, так… Суфия молчит, потому что его истина вне слов, она не может быть разглашена. Православный молчальник возвещает Бога своим существованием, светом, который от него исходит… Как ходячая икона. Так, скажем…

Мы объезжали площадку, которая называлась «Круг», у поворота на Ставрополь — до него оставалось, судя по указателю, сорок шесть километров. У летчика ушло на них минут сорок, которые мы и промолчали. Религия — как правда, или правда — как религия: чуть больше или чуть меньше, и нет ни того, ни другого. Летчик просто не знал, как выразить это словами. Стал, наверное, до утра православным суфией… Теперь будет что рассказать приятелям за пивом или жене в постели.

Я расплатился с ним у гостиницы «Интурист», к которой мы подъехали в конце бульвара имени Карла Маркса. Густой туман, словно марлей, укутывал слабо горевшие фонари над памятником автору «Капитала».

— Плохо вам будет ехать завтра, — сказал летчик. — Туман на несколько дней. И ляжет гололед.

— Откуда вы знаете? — спросил я.

— Я летное училище в Ставрополе заканчивал, отсюда в двух кварталах…

Заира не ушла ночевать к себе в номер. Спала на кровати у меня, а я, отоспавшись в «шестерке» впрок, чистил арсенал, потом ползал пальцем по дорожной карте.