Гольф с моджахедами

По моим представлениям, внутренние часы у всякого выпившего идут с иной исторической скоростью, чем у остальной части человечества. В ожидании прибытия Слима и дамы в кожаном жакете я почти прикончил вторую бутылку «Сиди Раис», и мои биологические ходики, конечно, понеслись. Я прозревал грядущее, в котором ничего хорошего не видел, и мрачно иронизировал над прошлым. Вспоминал, как впервые в жизни увидел родину своего отца, которая потрясла меня до глубины души. Я поверить не мог, что вот эти люди, русские, как и я, и есть те самые, которые считались грозным противником Европы, Америки и Китая. Запад и Восток, вне сомнения, населяли безумцы, безумцы в чистом виде, если они действительно в такое верили… В новой для меня стране обретались существа, которые не имели ни воли, ни материальных или других возможностей нанести кому-либо вред, даже самим себе. Единственное, что водилось там в изобилии, — полуграмотные жуликоватые управленцы, теоретики и специалисты, эмигрировавшие из провинции в столицу. Возможно, некоторые из них попытались бы эмигрировать и дальше, за границу, но ничего, кроме должностей уборщиков и официантов, им, наверное, не предложили… Провинция, мои Кимры, угнетала убогостью… Жизнь людей, к которым я присоединился по собственной же воле, представлялась с изнанки ликвидационным объединением банкротов, чьи предприятия улетели в бездну от непосильных затрат на звездные войны ради господства на земле…

Жалко, конечно, что я отверг Ваэля эль-Бехи, единоверца. Мы вместе обсудили бы причины того явления, что земли, богатые нефтью и другими алюминиями, населяют исключительно народы, исповедующие ислам и византийское православие. И вообще, не на пороге ли мы, скажем так, совместных крестовых походов исламистов и православных на Запад? Когда предпринимались европейские? Столько же веков назад, сколько разницы между христианским и мусульманским календарями. Если считать от Рождества Христова, правоверные ведут хронологию с 622 года и живут сейчас, таким образом, в XIV веке. А Киев крестился и обрел религию вообще тысячу лет спустя. Нет, нам, чеченцам и русским, пора возвращать Иерусалим…

Я гордился открытием. Смущало одно: в период религиозных войн крестоносцы не имели ракет и атомных боеголовок. Над этим ещё предстояло, конечно, подумать, привлечь специалистов, скажем, из института Азии, арабистов… И я мысленно засекретил тему.

Возможно, я слишком долго читал исключительно западную и азиатскую прессу. А Россия, подумал я, все-таки Евразия. Это успокаивало, и я чувствовал, как во мне формируется намерение отпраздновать обретенное душевное равновесие новой бутылкой белого «Сиди Раис» или красного «Сиди Саад»…

Мне действительно следовало бы остановиться и выспаться.

Я попросил кофе покруче, шестой или седьмой за день, и счет, а потом спустился вниз к столикам на асфальтовой площадке под тентами. Как раз вовремя.

Слим подкатил на своем «Пежо 406». Мадам сидела на заднем сиденье без жакета, в светлой вязаной кофточке, бейсбольной кепке с наушниками и темных очках. Я помахал им. Мадам, как и положено, бросила взгляд сквозь меня на ресторан, отвернулась и стала всматриваться в море. Слим сделал вид, что торопится в туалет. На обратном пути он мимоходом уронил мою сумку слоновой кожи на соседний пластиковый стул.

У меня вертелся на языке вопрос, не забыл ли он выпустить из багажника парочку наших новых друзей, Пятиугольника и Что-Ему-Сказать, и если нет, не следует ли возместить парой бутылок нанесенный им моральный ущерб… Я взглянул на свои «Раймон Вэйл». Четыре с лишним свободных часа до выезда в аэропорт у меня было.

— Хотите я вызову вам такси? — спросил меня официант в красной жилетке. За его спиной просматривался старший подавальщик в такого же цвета пиджаке.

— Вы помните про отель, который мы обсуждали? — сказал я. — Туда, я думаю…

Проснулся я в джакузи, в которой меня потихоньку переворачивало множеством течений, словно кусок чего-то в закипающем супе. На махровой простыне, свисавшей с края ванны, жирно значилось «Гостиница Гасдрубал-Таласса». В зеркальном потолке я увидел брошенные в беспорядке на полу свои одежки от Прауса Камерона и один ботинок фирмы «Батя». Судя по позолоте на кранах, меня занесло в номер-люкс, за который, как я смутно, но помнил, заплатил триста с лишним долларов. Слава Богу, «Раймон Вэйл» я догадался снять, они лежали на краю джакузи и показывали восемь с чем-то вечера.

Я спохватился: а что же рана?

Даже распаренная, прихваченная скобками, поставленными тубибом в ночь загула с Ганнибалом и Дзюдзюик, рана не кровоточила, начинала затягиваться.

Прага представлялась в давным-давно прошедшем времени. А ведь шли только третьи сутки после убийства Цтибора Бервиды и «джинсового ковбоя». Господи, хоть в Тунисе обошлось без кровопития…

Неплохо, однако, отпраздновал я первую половину кампании за освобождение Ефима Шлайна.

Я выбрался из ванны, вышел в лазоревую гостиную, из которой раздвижная дверь вела в спальню, и нашел там свою сумку и второй ботинок. Передвижение совершалось мною без палки!