Голгофа

Зоркими как у орла глазами она разглядывала окна второго этажа замка и отчетливо видела уголок отвернутой занавески и даже, как ей показалось, чье–то лицо за стеклами окна, — конечно же, это Качалин. При мысли, что он ее видит, думает о ней, тревожится — он ее вожатый и защитник, — в душе поднималась теплая волна радости, она хотела быстрее туда, в замок, и больше никуда не отлучаться. Снова и снова махала правой рукой, шевелила пальчиками и была совершенно уверена, что Сергей ее видит, что он ждет ее, и она сейчас же вернется в замок.

— Кому ты машешь? — раздался за спиной скрипучий неприятный голос с кавказским акцентом. — Кого видишь? Да?..

— Никого я не вижу, но должен же там кто–нибудь быть.

— Там нет никого. Вчера приехали, но потом уехали. Ку- да — неизвестно. А приедут — Шахт позвонит. Ключи от замка только у Шахта. Ты знаешь такого, да? Не знаешь. Саша, твоя подружка, тут хозяйка — да, но главный хозяин — Шахт. Поживи у нас. Саша приедет — мы тебе скажем. Да?.. Пойдем в дом. Будем пить вино — наше, кавказское. Да?.. Ты хочешь вина?.. Говори, почему молчишь?..

Саша пошла в дом; ей хотелось узнать побольше об их подпольном производстве. А, кроме того, она еще не знала, как оторвется от этой шайки, похожей на стаю волков.

На столе был накрыт обед, и стояло много бутылок, — тут были вино и коньяк, и их вода с красивой наклейкой, на которой были изображены какой–то чужеземный принц и английское слово «Кент».

— А я есть не буду, — сказала Саша. — Я не хочу. А вино так и совсем не пью. И не курю, — поспешила она заявить свое жизненное кредо.

— А колоться?

— Что значит: колоться?

— Ну так, немного, для кайфа. У нас есть. Ты хочешь?

Саша поняла и испугалась. Она слышала, как наркоманы «сажают на иглу» подростков, и особенно девиц, а затем делают с ними что хотят. Почувствовала, как по спине ее пробежал противный холодок, а дыхание перехватило. Хотела выйти на улицу и поднять левую руку, но тут же одумалась, взяла себя в руки и решила быть бдительной и никого не подпускать к себе близко. Только сейчас разглядела, что Давид приоделся, прихорошился и смотрел на нее жадными блестящими глазами; наливал себе вино, ел, пил и делал вид, что гость его мало интересует. Но каким–то внутренним чутьем Саша услышала в нем бурлившее волнение; он и дышал неровно, и взгляды кидал вороватые, тревожные. Из глаз струился горячий блеск, мысли метались, рвались, словно его уличили в чем–то нехорошем и он не мог найти верного тона.

— Ты, парень, где живешь, кто твои родители — вы богатые или бедные?

— Сейчас все бедные. И мы тоже не из богатых, — спокойно отвечала Саша. Ее тяготила мысль о богатстве отчима, и убедительные суждения Сергея о природе его денег заронили смутную тревогу о причастности к его миллиарду, и сейчас ей представился случай как бы стряхнуть с себя груз соучастия, и она с готовностью и даже с радостью заявила о своей бедности.

— Бедность не порок, — ухмыльнулся Давид, — но у нас в Грузии говорят: лучше быть молодым и здоровым, чем старым и больным. И богатый человек лучше бедного. А?.. Правильно у нас говорят или нет?..

— Неправильно у вас говорят! — осмелела Саша. — Лучше быть честным, чем богатым.

— Честным? Что такое — честный?.. Я вот богатый, но я и честный. Я не украл деньги, не беру чужого — вон там внизу моя работа. Я работаю!.. И приношу людям пользу. Наш вода… — Он так и сказал: «наш вода», — тоже Боржоми, а ученые говорят: лучше Боржоми. И когда у вас камень на почке или там еще где–нибудь, он пьет наш вода и становится здоровым, как вот я, и молодым, как вот ты. А?.. А теперь ты будешь говорить: честный я человек или не честный?..

Сидели. Молчали. Саше было странно сознавать, — она это ясно видела: Давид ее стесняется. И как бы торопится перед ней оправдаться. С чего бы это? Ну что я для него?..

— Ты можешь помочь своим родителям, — сказал вдруг Давид.

— Как?

— Просто. Оставайся у нас работать. Я буду хорошо платить. И даже дам аванс: пять тысяч долларов. А?.. Хочешь?.. Поедем с тобой в деревню, — она тут рядом, — и ты пошлешь домой деньги. Да?.. Пять тысяч!

— А что я буду делать?

— Помогать! Я тебе скажу: помоги, и ты поможешь.

— Я слаб здоровьем, не могу грузить ящики.

— Ящики? Зачем ящики? Кто тебе сказал, что ты будешь грузить ящики? Я сказал, да?.. Ты будешь делать всякие пустяки. Чистить картошку, резать хлеб, мыть посуду…

— Не–ет! Это не для меня. Я люблю чистую работу.

— Такая работа тоже есть. Вести учет: сколько бутылок отвезли, сколько пустых бутылок привезли. Каждую посмо- треть — нет ли трещин. Ну? Такая работа подойдет?

— Да, такая подойдет. А где я буду спать? Мне надо и днем отдыхать. Я привыкла.

Она опять проговорилась, но Давид не заметил. Он, видимо, не улавливал оттенков чужого языка или был сосредоточен на какой–то думе. Сказал:

— Будешь жить в деревне. Она тут рядом. Буду возить тебя на машине.

— Зачем меня возить. Я сам умею ездить. У меня и права есть, правда, они дома, но здесь–то кому показывать права. А ездить я умею. И хорошо. Я и в Москве ездил, и в Питере, и в Дамаске…