Голгофа

Александра повела перед собой автоматом. Павел улыбнулся, мягко проговорил:

— Антон против смертоубийства. Мы только тогда лишаем жизни, когда на нас с оружием нападают. Таковы правила «черных ястребов».

Глаза Александры сузились, потухли.

— Ладно. Согласна. Пусть ребята поджигают.

Павел послал бойцов, приказал запалить все объекты. И уже через несколько минут из дверей подземелья показался дым и раздались крики людей; они выбрасывали из подземелья свои вещи, тащили матрацы, одеяла… Крики усиливались, кто–то завопил:

— Спирт горит! Спирт!..

Наши ребята побежали к своим мотоциклам, кто–то завел две легковые машины, поехал к месту, где был ранен Антон и куда успела вернуться Александра. Кавказцы бежали к реке, туда их уводил Керим, там были лодки, наспех сколоченный причал. Раздался взрыв… Один. Второй… Пламя охватило все постройки, черный дым метнулся высоко к небу.

— А теперь — по коням!..

Это «по коням!» она придумала сама, и откуда пришла к ней эта лихая команда дедов, она не знала, и откуда взялся ее командирский пыл, тоже не знала, да и в эту горячую минуту ни о чем подобном она не думала.

Костю посадила к Павлу на мотоцикл, а пашиного товари- ща — на машину Антона, махнула рукой и кинула свое тело на мотоцикл. Скорость она взяла большую, машина ревела под ней и вот–вот готова была оторваться от земли, зоркий глаз скорее угадывал ровную полосу дороги, а ручка газа, казалось, сама поворачивалась книзу, подавая мотору все больше горючего. Мельком взглянула на спидометр: стрелка, подрагивая, показывала цифру 110. «Вот это скорость!.. Это моя скорость!..»

Назад она не оглядывалась, знала, что «черные ястребы» любят быструю езду и признали в ней своего командира.

В Сосновку влетели с треском и грохотом, но жителей этот треск не беспокоил и не раздражал. Они знали: это «черные ястребы» вернулись с боевой операции, а «черные ястребы» — это их дети, они борются за справедливость и за честь Родины.

Никто еще не знал, что Антон, всеми уважаемый командир «ястребов», как раз в эту минуту простился с жизнью.

Он умер в больнице во время операции.

В Сосновке, не останавливаясь, ребята разъехались по домам, заперли мотоциклы в гаражах, переоделись. Они знали, что за ними могли послать погоню, а потому все разошлись по огородам, садам, помогали родителям убирать урожай. Если бы к ним и подошел какой–нибудь милиционер из чужих, приезжих, никто бы не признался, что был где–то на боевом задании, а местные жители их не выдавали. Кроме того, сосновские власти их защищали, особенно милиция, которая по несколько месяцев не получала зарплату, и ребята ее подкармливали. В последнее же время ненависть к режиму в народе была так велика, что никто и не пытался ловить «черных ястребов». К тому же и не было на них никаких жалоб от тех, кого они «поузили». Преступники сами не любят огласки, а потому рады бывают, что отделались деньгами.

Александра и Павел завели мотоциклы в большой командирский гараж, находившийся в глубине усадьбы тети Лизы. Здесь на белой задней стене кто–то размашисто начертал:

Я — русский. Какой восторг!..

А. Суворов

— Надо бы спрятать, — показала на чемоданы с деньгами и сверток с золотом Александра.

Павел улыбнулся, подмигнул:

— А ты парень хозяйственный.

Он встал перед стеной строго напротив суворовского афоризма, и часть стены отошла в сторону. Образовалось нечто вроде провала или открытого окна. Павел взял деньги и драгоценности и вошел внутрь открывшегося помещения. Это была небольшая комната.

— Ты посиди здесь, а я пойду хорошенько закроюсь изнутри и потушу свет. Скоро он все это проделал, вернулся в потайную комнату. И здесь со стены снял небольшую картину, встал напротив того места, где она висела, и стена задвинулась. Александра, наблюдая за этим таинством, спросила:

— А если фотоэлемент не сработает?

— Тогда останемся здесь, замурованными.

Павел улыбнулся:

— Давай–ка мы с тобой поедим. А?..

Достал из холодильника молоко, белый хлеб, и они подсели к столу. Только теперь Александра разглядела Павла. Для парня он был слишком пожилой, а и мужчиной его не назовешь. Есть такая категория людей, которые хотя и войдут в лета, но не выглядят взрослыми и тем более серьезными. Такой был Павел: улыбчивый, простой, доступный, но сейчас он, как и все ребята, был печален. Они еще не знали состояния Антона, не могли позвонить в больницу — не знали телефона, да и боялись звонить: как бы не услышать страшную весть. И что бы они ни делали, о чем бы ни говорили, думали об Антоне. Думали и верили, что врачи вернут его к жизни.

Александра вспомнила о радиотелефоне, позвонила Качалину. Он ответил не сразу и как–то нехотя:

— Я все знаю. Антону сделали операцию, но… спасти его не удалось.

Это был удар, от которого Александра чуть не лишилась сознания. Уронила руки на колени, испуганно смотрела на Павла. Тот понял все. Сказал:

— Пуля ударила в сердце. Не выжил.

Посмотрела на телефон: из микрофона доносился треск, слышалась речь Сергея. Александра поднесла телефон к уху.

— Саша, ты слышишь меня?.. Я приеду к вам. Ты меня слышишь?..

— Да, я слышу. Слышу.