Голгофа

Павел улыбался, успокаивал жену и детей и нарочно замедлял ход, давая толпе разрастаться все более. К майору подошел военный — он отдыхал у родителей, тоже будто бы майор, — о чем–то спрашивал его, но Александра их разговора не слышала, она прижимала к себе теплый живой комочек, годовалую девчушку с небесными, широко открытыми глазами, и была совершенно спокойна, со все большим интересом наблюдала бурлящую, говорящую толпу, в которой было уж человек сто взрослых и много детей, окруживших Павла. Милиционеры растворились среди людей, отдалились от арестантов, отвечали на вопросы, успокаивали, а из толпы в сторону майора неслось:

— Иуда! Он и мать родную не пожалеет. Знает ведь, что «черные ястребы» помогают людям… Если б не они. Да что с ним разговаривать!..

— Ну, ну, поговоришь мне! По тебе давно веревка плачет.

Последние его слова утонули в криках женщин:

— Ты на кого же работаешь, грязный пакостник! Мафия тебе деньги платит. Что тебе сделали ребята в черных рубашках? Не твоим ли милиционерам они два раза зарплату выплачивали?

— Да он эту зарплату милицейскую на дачу себе пустил. Вон какой дворец отгрохал.

Кто–то крикнул:

— Бей его, ребята!..

Но тут наперед толпы вышел Павел, поднял кверху руки:

— Не надо, друзья мои! Самосуд мы не допустим. Ему приказали нас арестовать, и он подчиняется начальству.

— Подонок он! Вот такие и Россию жидам продали!

— Не надо! Прошу вас, уймитесь и расходитесь по домам. Мы пройдем в отделение, и там все разъяснится. Мы ничего не делали плохого. Сегодня наши ребята ездили на подпольный завод, там шайка азиков наладила производство грязной водки и травит наших русских мужиков…

— Прекратите митинг! — завопил майор. — Я не позволю мутить народ!..

Но Павел отстранил его, продолжал:

— Мы обложили их данью, каждый месяц берем с них налог и отдаем эти деньги людям Сосновки и нашим сельчанам. Вот майор и взъярился — требует деньги, которые мы хотим отдать вам.

— О–о–о!.. А–а–а!.. — заревели люди и бросились на майора, но он кинулся в сторону, где стояла стайка детей, побежал к отделению и скоро скрылся за домами. В толпе раздался смех, крики, и даже женщины поднимали кулаки, грозили в сторону милиции.

— Качайте их! Молодцы, ребята!..

Жена Павла взяла у Александры ребенка, а та в одно мгновение оказалась на сильных мужских руках, которые высоко ее подбрасывали. В первое мгновение ей было страшно, но потом она поняла, что рук много и держат они ее крепко. Она взлетала все выше и выше над головами людей, и черная ее куртка развевалась, а из–под нее выглядывала ослепительно белая блузка, и грудь ее резко обозначилась… Кто–то крикнул:

— Братцы, да она же девка!.. Ах, молодец! Качайте ее выше!..

И мужикам, и молодым ребятам было приятно ощущать в своих руках упругое девичье тело, потом чьи–то могучие руки обхватили Александру и бережно опустили на ноги. Пылая от восторга, она тряхнула головой, оглядела всех и будто бросая вызов: «Да, девка!.. Но кто может ездить на мотоцикле быстрее меня, кто так же смел и готов постоять за всех вас на поле брани?..»

Павел, беря ее за руку, сказал:

— Пойдем к нам. Будешь ночевать у меня.

Во втором часу ночи в Сосновку в сопровождении трех «ястребов» приехал Сергей Качалин. Новенький семиместный «Форд» остановился на улице Лермонтова у дома номер двадцать один. Собака подняла истошный лай, разбудила хозяев. На крыльце показался атлетического вида мужчина в ночной рубашке, громко возгласил:

— Кто к нам приехал?

— Иван Тимофеевич, это я, Сергей.

— А-а… Серега. Сейчас, дорогой, я сейчас.

И скорым шагом направился к калитке открывать. Машину завели в гараж, ребят пригласили в комнату, где хозяйка накрыла для них стол, а Сергей и Иван Тимофеевич Бородин поднялись на второй этаж, куда вскоре же хозяйка принесла ужин.

— Докладывайте обстановку, а затем я расскажу, что происходит в нашем огороде, — сказал Сергей.

— У нас радость: мне удалось вычистить райком от сатанистов, — так Иван Тимофеевич, секретарь райкома коммунистической партии, называл тайных приверженцев правящему режиму. — Они ведь как действуют: вначале кричат громче всех о неприятии Ельцина, призывают бороться с еврейским влиянием в рядах партии, а потом, набрав силу, начинают тормозить и разваливать партийную организацию. Но мы их раскусили быстро: одного исключили, потом другого, а вместе с ними покатились и остальные в местную ячейку «Яблоко». Явлин- ский — их человек, там им и место.

Ели картошку и моченые яблоки из собственного сада. Ни сахара, ни масла на столе не было. Сергей спросил:

— И у вас, на элеваторе, зарплату не дают?

— Пятый месяц не получаем. Честно говоря, жутковато становится. Ну, мы вот свою картошку едим, яблоки есть, свекла, кабачки, а если в большом городе?.. Там, на асфальте–то, ничего не растет. Скажи мне, Сергей Владимирович, что это за власть у нас такая? Чего она добивается?

— Как бы это попроще вам сказать: вы войну помните?

— Великую Отечественную?.. Где ж мне ее помнить? Я в сорок шестом родился, она уже кончилась.