Голландская могила

Кнут осмотрелся. Он указал наверх, где виднелся ледник Четырнадцатого июля, возвышающийся, словно стена изо льда, между вершинами высоких гор.

– А на снегоходе туда так просто не доберёшься…

Турбьёрн проследил за взглядом Кнута.

– Я слышал, что единственному, кому удалось проехаться по обрыву, – это Хуго Халворсен.

– Что? Мальчишка? Тот дохлик?

– В Ню-Олесунне ходит множество историй о преступниках, и больше половины из них всего лишь выдумка. Наверняка и он тоже рассказывает, что дорога из Лонгиера в Ню-Олесунн заняла у него всего три с половиной часа. Но я отказываюсь верить в это.

Он развернулся и начал потихоньку пробираться к берегу между камней.

– Нам бы лучше пройти чуть дальше по берегу. Там есть ещё одна избушка – в ней и переночуем.

Но Кнут замешкался. Он остановился у двери и слегка потянул за доску, приколоченную к двери и закрывавшую вход.

– А может, нам стоит проверить дом изнутри? – спросил наконец он. – Ведь с тех пор, как нашли голову, здесь больше никого не было.

– Совсем чокнулся? – Турбьёрн почти сорвался на крик. – Нельзя же просто так вламываться в дом губернатора. Ты что, не слышал, что я сказал? Это его частная собственность. Видишь же – здесь никого не было! И ни ставни, ни дверь никто не взламывал – ты что, не видишь? Ну, всё, поехали!

Последнюю фразу он кинул из-за плеча, шагая к резиновой лодке.

«Кэмп Зоэ», старая зимняя станция, находилась гораздо дальше, чем они думали. Её построили ещё в конце прошлого века, и принадлежала она охотнику Хенри Руди. На часах было уже пять утра, когда оба полевых инспектора наконец взобрались по крутой дорожке, с двух сторон красиво обрамлённой белыми камнями, подобранными охотником внизу, на берегу. Домик стоял высоко и словно смотрел на солнце. Засовов на двери не было, да и на окнах не видно цепей с навесными замками. Только посеревшая от времени деревянная скамейка под окном кухни будто звала присесть на неё.

Отпереть входную дверь оказалось совсем просто. Вскоре домик наполнился запахом кофе, исходящим от кипящего на печке-буржуйке кофейника. Оба инспектора заснули в спальных мешках на деревянных кроватях. Косые лучи солнца проникали внутрь, заставляя блестеть облупившийся пол.

Спустя час на берегу появился белый медведь. Он с любопытством приблизился к привязанной резиновой лодке, осторожно ступая среди мокрых камней. На минуту он остановился и замер. Затем начал раскачиваться из стороны в сторону, как будто размышляя над тем, есть ли в лодке что-нибудь интересное. В конце концов он решил, что содержимое лодки не стоит того, чтобы лезть в холодную воду. Неожиданный звук, доносящийся из хижины, заставил медведя поднять голову вверх и принюхаться. Он подёрнул чёрным носом, а через пару минут сделал резкий прыжок в сторону берега и почти беззвучно исчез в воде фьорда.

Мужчины в хижине крепко спали и ничего этого не слышали.

В последние летние дни Кнут и Турбьёрн неоднократно заезжали в Ню-Олесунн. Объехав с инспекцией всё западное побережье вплоть до Моффена – крохотного песчаного островка с огромным количеством моржей, – всё оставшееся время заканчивающегося летнего сезона они посвятили изучению отчётов по различным нарушениям природоохранного законодательства в национальном парке.

Много раз они встречали судно «Белый медведь», идущее то на север, то на юг. Они даже завели привычку подниматься на борт судна, чтобы перекинуться парой фраз с Анеттой. За лето она набралась опыта и стала более уверенной в себе. Больше её туристы не нарушали покоя голландских могил на острове Амстердам.

Впрочем, туристическое судно не часто заходило на Птичий мыс. Полиция на всякий случай держала кладбище закрытым для посещений. В середине сентября выпал первый снег. Внезапно и удивительно, как это обычно бывает из года в год. Сезон полевой работы подходил к концу.

Кнут и Турбьёрн работали в Ню-Олесунне, промывая, просушивая и развешивая оборудование перед тем, как его упаковать и оставить на зиму в домике для полевых инспекторов, которые приедут следующим летом.

В те выходные местные жители устроили прощальную вечеринку в «Кингс Бей» для сотрудников, отработавших два года. Кнут напился и начал оскорблять тех немногочисленных научных сотрудников, кто ещё не разъехался. Он осыпал их грубостями и всячески пытался преуменьшить значение выполняемой ими работы. Турбьёрн ужасно расчувствовался и без конца требовал поставить одну и ту же композицию из сборника романтических песен «Greatest Love Themes».

– Это ведь было незадолго до твоей женитьбы, – дразнил его Кнут, когда они сидели в самолёте на обратном пути в Лонгиер.

Но Турбьёрн не отвечал. Его лицо было зеленоватым. Прошло уже двое суток, но он, похоже, ещё не протрезвел. Он выглядывал из иллюминатора и очень надеялся, что во время полета над ледниками они не попадут в зону турбулентности.