Голливуд истекает кровью (ЛП)

Это был не крик о помощи. Это была мольба о смерти, чтобы она забрала меня.

Я проглотила большую часть таблеток из каждой упаковки, запивая их водкой, и они с легкостью скользнули в мое горло. Послышалось жужжание, и постепенно мое зрение затуманилось. Мои вялые попытки пошевелить телом оказались тщетными, когда я опустила голову на грязный бетонный пол в переулке. Делая свой последний вдох, я хотела, чтобы это поскорее закончилось.

Я мирно закрыла глаза, но через несколько секунд меня разбудил мужчина, склонившийся надо мной и тряс меня. Он бормотал на непонятном мне языке вперемешку с английским; слова, которые проносились мимо моего сознания без всякого понимания.

Все, что я помнила об этом странном мужчине, это то, что он прошептал мое имя с болью в голосе, и, тяжело дыша, я выдавила из себя последние слова:

— Пожалуйста дай мне умереть.

Я так и не узнала его личность. Я долго думала, что бы я сказала, если бы когда-нибудь снова встретилась с ним лицом к лицу. Должна ли я поблагодарить его за спасение моей жизни или проклинать за то, что он не позволил этому закончиться?

Что я знала сейчас больше, чем когда-либо, так это то, что мы жили в мире, где о психическом здоровье говорили открыто, но когда те, кто нуждался в помощи, обращались за ней, это считалось поиском внимания.

Из-за этого люди умирали молча. И те, кто высказывал негативные мнения, были первыми, кто выражал свою фальшивую озабоченность, блея и высказывая комментарии типа "Я бы хотел, чтобы они высказались". Они так и делали, но были немедленно проигнорированы.

По сей день общество клеймило позором психическое здоровье и психические заболевания, но скорбило о самоубийстве.

Люди как биологический вид вызывали омерзительное разочарование.

Очевидно, мне повезло. Повезло. Я фыркнула, поджав губы. Никогда.

Больница и профессионалы назвали это неудачным самоубийством. С тех пор я находилась под постоянным амбулаторным наблюдением в больнице после того, как мне промыли желудок. Они освободили меня после принудительного шестимесячного пребывания, где, наконец, поставили диагноз — биполярное расстройство.

Знаете ли вы, как профессионалы называют попытку покончить с собой, когда все шло так, как было запланировано? Успешная. Насколько это запутанно?

Они тыкали в меня иглами. Мне запихивали в горло разные лекарства для тестирования. Были ежедневные сидячие встречи с профессиональным психиатром, который мучительно рассказывал мне о каждом эпизоде моего прошлого, о том, что я чувствовала и какова была моя реакция, пока он не был удовлетворен моими ответами.

Вскоре меня выписали и поместили в новую приемную семью, с зажатыми в руке брошюрами ‘как жить с психическим заболеванием’. Только бумага и рецепт с указанием записаться на последующие приемы для регулярных осмотров.

Это было бесполезно, и в нем не было никаких полезных советов. Я часами после школы посещала местные публичные библиотеки, изучала книги и лазила по Интернету, чтобы выяснить, как я могла бы помочь себе. Я была пятнадцатилетним подростком, который проводил дни, борясь с мыслями, которые кружили у меня в голове, с появляющимся настроением, без всякой эмоциональной поддержки с моей стороны. Если уж на то пошло, это еще больше отдаляло людей. Теперь я стала официально сумасшедшей.

К счастью, лекарство помогло и дало мне базовый уровень нормальности, стабильности, который давал мне представление о том, когда мое настроение поднималось или падало. Маниакальное или депрессивное. Высокое или низкое. Или смешанное состояние. Список был бесконечным.

У меня был выбор: бояться этого или пытаться контролировать. Бороться с неизбежным или принять его.

Я быстро приняла это, благодарная за то, что была причина. В глубине души я боялась, что во мне что-то систематически не так. Но после того, как я провела массу исследований, это привело к другим вопросам — не из-за этого ли моя биологическая семья избавилась от меня? Что, если это наследственное? Передали ли они это мне? Могли ли они не справиться с другим таким расстройством, поскольку это было постыдно?

Мне стало совершенно ясно одно. Как я могла привести в этот мир невинного ребенка, зная, что могла передать болезнь, которая влияла на каждую часть моей жизни? Я бы никогда не смогла. Это был эгоистичный поступок, но он вселил немного надежды в мое сердце. Мой собственный человек, которого я бы любила и защищала до конца света, маленький человечек с моей кровью, связанный со мной. Кто-то свой. Семья. Я выбросила из головы эту бессмысленную и откровенно обескураживающую мысль.

Я бы не пожелала своему злейшему врагу попасть в этот ад, где мне приходилось сражаться с собственным разумом, пробираться сквозь темноту только для того, чтобы в конце вынырнуть и даже не почувствовать полного вдоха чистого свежего воздуха.