Голливуд истекает кровью (ЛП)

Когда я начала зарабатывать приличную сумму денег и передала свое психиатрическое лечение в руки опытного и пользующегося большим спросом врача, у меня было больше практической помощи и регулярных обзоров лекарств. Меня тошнило от того, что те, у кого не было денег для доступа к высокому уровню медицинской помощи, к которому у меня теперь был бесплатный доступ, страдали от неопытного и откровенно осуждающего ухода без постоянной помощи.

Мы жили в мире, где деньги говорили о многом, а не о необходимости помочь человеку, испытывающему трудности.

Только те, кто страдал от жестоких проблем с психическим здоровьем, понимали, каково это, когда твой разум хотел умереть, но твое физическое тело продолжало перекачивать кровь, невзирая ни на что и сохраняя тебе жизнь.

Глава 14

Рейн

Жизнь в нестабильной семье привела к тому, что я оказался между любовью и защитой моей матери и постоянными уроками, которые научили меня быть безжалостным и холодным, расчетливым человеком, который возглавил бы мафиози.

Я провел кончиками пальцев по гравировке — Стелла Марчетти. Остановившись на дате, когда она испустила последний вздох. Годы спустя ее решение принять передозировку коктейля из наркотиков и покончить с собой все еще сильно действовало на меня.

Время от времени я выходил сюда и отдавал дань уважения могиле моей матери. Ей бы понравилась Пэрис. Я отбросил эту бесполезную мысль, поднялся с корточек и, молча попрощавшись с ней, направился обратно к своей машине.

Стелла Марчетти когда-то была сногсшибательной женщиной; головы поворачивались в ее сторону в благоговении перед ее красотой — но это стало ее падением. Как только Раймонд Марчетти увидел ее, он заключил брак по расчету и на долгие годы приковал к себе, к несчастью.

Затем родился я, подарив мафиози Марчетти наследника, и моему отцу больше не нужна была моя мать. Она впала в глубокую депрессию, которую не могла скрыть даже от меня, когда я вырос.

Моя мать, возможно, и покончила с собой, но это произошло от руки моего отца. Он снабжал ее наркотиками, которые держали ее подальше от него, и крепко держал ее замкнутой в ее собственном маленьком мирке. Неудивительно, что она сошла с ума и хотела сбежать.

В шестнадцать лет я зашел в ее спальню только для того, чтобы почувствовать хлюпанье воды по моим ботинкам. Она давным-давно переехала в другое крыло особняка моего детства, изгнанная Раймондом, которому она больше не нужна была ни в его жизни, ни в его постели. Уверенными шагами я прошел по намокшему ковру в ее ванную комнату и замер.

Там, в переполненной ванне, лежала некогда потрясающая миссис Марчетти. Худая и хрупкая, со следами уколов, покрывающими ее обнаженное тело, остекленевшие глаза, лишенные жизни, смотрели прямо на меня. Вокруг ее открытого рта была рвота, а на туалетном столике рядом с ней валялись пустые баночки и иголки. Мертва.

Я любил свою маму, но ненавидел ее за это. За то, что не была достаточно сильной, чтобы жить ради своего сына, и позволила любви разрушить ее изнутри и снаружи. Я имел право чувствовать себя преданным единственным родителем, который заботился обо мне как о личности, а не о том, кем я становился — наследником, следующим начальником.

Одним решением она приковала меня к этой участи; в то время как смерть освободила ее, она навсегда сковала меня. Любовь, эта надоедливая эмоция, убивалась с жестокой эффективностью, и это была привязанность, которой я никогда не хотел предаваться.

Мой отец хорошо играл любящего мужа, но все видели его насквозь. Он устроил ей похороны, подобающие королеве, похоронив ее в частной части кладбища Марчетти, к которой он никогда не присоединялся. От его тела мало что осталось после того, как я убил его без угрызений совести, но даже если бы они были, я бы не позволил ни одной части его тела находиться рядом с телом моей матери, даже после смерти. Она заслуживала лучшего в жизни и смерти.

Слова, которые он произнес после похорон, все еще звучали в моей голове, как бы я ни старался от них избавиться.

— Любовь делает тебя слабым. Ни у кого из рода Марчетти не будет слабости, особенно у той, у кого испорченная пизда. Ты создан только для одного: никогда ничего не чувствовать.

Я сел в свой Maserati, включил зажигание и отправился в свою часовую поездку обратно к себе домой. Каждые несколько минут я смотрел в зеркала в целях безопасности и для того, чтобы держать подальше от комплекса тех, кто нацелился на меня, и, по ассоциации, моих людей, которых я поклялся надежно спрятать там.