Голливуд истекает кровью (ЛП)

— Что, блядь, ты сказал? — я приблизился к нему, оказавшись лицом к лицу.

Мы были одного роста, я сердито посмотрел на него, сдерживаясь, чтобы не сломать ему нос.

— В ее медицинской карте буквально жирным шрифтом написано, что любое серьезное изменение, как известно, вызывает у нее маниакальное или депрессивное настроение, — невозмутимо заявил он. — Итак, я собираюсь высказать дикое и возмутительное предположение, что твой выбор и твои действия по похищению и пленению спровоцировали это.

У меня сдавило грудь. Я рассеянно потер ее, стукнувшись о его тело и отступив назад.

— Она не твоя мать, Рейн, — его голос смягчился. Мне было противно, что это произошло.

Он сравнил меня с Рэймондом. Черт возьми, нет. Я не был им. Правда?

Глава 24

Пэрис

Я проснулась с ощущением чего-то тяжелого, прижатого к моей груди. С точки зрения логики, я знала, что это произошло бы и чего ожидать, но это терзало мой разум и все еще каждый раз шокировало до глубины души.

Я надела удобную одежду, чувствуя потребность в земных удобствах. Это помогло… незначительно.

Шаркая ногами, спустившись на кухню, я уставилась на цифровые часы, отмечая дату. Девять дней, вот как долго я была погружена в маниакальный приступ. Неудивительно. После этого для меня наступала депрессия.

Каждый. Гребаный. Раз.

Я достала закуски и напитки в бутылках из холодильника и шкафчиков, и отнесла их обратно в свою комнату, не обращая внимания на странные взгляды, которые бросались на меня по дороге. Мне нужно было побыть одной.

Заперев дверь и задернув все жалюзи, я погрузилась в темноту, в которой чувствовала себя наиболее комфортно. Я разложила закуски и еду на прикроватном столике, схватила пульт и включила что-то бессмысленное и легкое для просмотра. Я уютно устроилась под одеялом, укутавшись им со всех сторон в качестве подстраховки. Утяжеленное одеяло удерживало меня на месте.

Некоторое время спустя я взглянула на настенные часы. Минуты превратились в часы, но мне показалось, что это произошло в мгновение ока. Мое дыхание стало прерывистым, и я пару раз ударила себя по голове тыльной стороной ладони.

Почему я не могла быть нормальной? Что я сделала, чтобы на меня легло это бремя? Почему я?

Я бы променяла все это — деньги, славу — на то, чтобы это чувство, эта болезнь были успешно искоренены из меня.

Рыдания сотрясали тело, когда я прикусила кулак, впиваясь зубами, чтобы заглушить худший из криков. Это было так чертовски больно. Я была больна; это распространялось, заражая каждую частичку моего существа. Эмоции вырывались из моей плоти. Боль в голове превратилась в боль во всем теле. Я так устала, что все мое тело болело, а я не могла сдвинуться ни на дюйм.

Страх потерять рассудок, мою хватку за реальность с силой обрушился на меня. Никому нет дела. Ты ничто. Одна. Просто пустая оболочка.

Солнечного света не было, только бесконечная чернота и серые облака, окутывающие меня. Я была охвачена бушующим штормом моей слабости, когда мир, казалось, рушился.

Голос в моей голове стремился уничтожить меня. Тот, который всегда сидел там, малоподвижный, но смелый. Покончи с этим, по тебе не будут скучать. Убей себя раз и навсегда. Возьми оружие одного из охранников, сделай это проще.

В течение двух дней я существовала в состоянии, подобном трансу. Я не принимала душ; я не чистила зубы; я пользовалась ванной только по необходимости. Мне просто было все равно. По телевизору крутили ошеломляющую серию за серией.

— Уходи. Уходи! — прохрипела я, когда горничная вошла проветрить комнату, или прибраться, или что они там еще делали.

К горячей еде так и не притронулась, что заставило меня ненавидеть себя еще больше. Я откусила от закусок, которые лежали рядом, и осторожно запила водой. Он так и не пришел. Я попыталась прогнать разочарование, но оно оставалось там, желая, чтобы его признали, открытая рана, которая отказывалась заживать сама по себе.

Говорил же тебе, — пробормотал тоненький голосок. — Нелюбимая, нежеланная.

Уродливые мысли забарабанили в моей голове. Покончи с этим.

Самоубийство не было слабостью, но это была трагедия. Человек, падающий под тяжестью, которую он нес, и заканчивающий свою жизнь на своих собственных условиях.

Я просто надеялась, что какая бы загробная жизнь ни была у нас там, во вселенной, что демоны, которые преследовали таких людей, как я, были освобождены, даровав нам подобие покоя. Это был наш долг.

Где-то там должен быть мир лучше, чем этот.

Я снова плакала, пока не заснула, а через какой-то момент проснулась от того, что телепрограмма была поставлена на паузу, и спросила "Ты все еще смотришь?". Нет, нет, я не смотрела.