Голливудская Грязь (ЛП)

Боже милостивый. Проснулся не только её голос. Члену Коула внезапно потребовалось дополнительное пространство, Коул потянулся к ремню, его руки занялись, – исключительно из соображений комфорта, – расстегиванием ширинки, чтобы дать члену больше места.

— Что на тебе надето? — слова прозвучали гораздо сексуальнее, чем он хотел.

— Что? — хихикнула Саммер в трубку. — Коул Мастен, я не занимаюсь этим с тобой.

Хихиканье. Это было ново. Ему понравилось. Коул провёл пальцами по всей длине ствола, затем обхватил член рукой, крепко сжимая.

— Я спрашиваю единственно из-за беспокойства за Коки. Он никогда раньше не видел обнажённых женщин. Я беспокоюсь о его птичьих гормонах.

— Птичьи гормоны? — её слова больше не звучали приглушённо. Наверное, она перевернулась. На спину. И смотрела в потолое. — Не беспокойся о Коки. Я не голая.

— О-о-о.

Коул провёл сжатой в кулак рукой от основания члена к головке, его хватка была твёрдой, у Коула вырвался выдох разочарования от прошедшего дня. Он должен повесить трубку. Подрочить и лечь спать.

— На мне трусики.

Его хватка усилилась, член стал ещё твёрже, головка то выступала, то исчезала в руке.

— Саммер, — простонал он. Коул представил её раскинувшейся на кровати, сбросившей одеяло, и то, как она выглядела в этих крошечных хлопчатобумажных трусиках. — А майка? — спросил он.

— Нет, — выдохнула она в ответ и с заминкой произнесла следующие слова: — Мне было жарко.

Коул надавил на основание члена, беспокоясь, что как подросток может кончить прямо сейчас. Неужели это происходит на самом деле? Этот разговор? На такую тему?

— Мне нужно выспаться, — прошептала она как приговор.

— Нет, — Коул закрыл глаза и глубже скользнул в кресло, расставив ноги шире и откинув голову на спинку. — Не нужно.

— Это неправильно.

— Саммер, — слова были болезненным отвлечением от горящего желания в руке, и он скользнул большим пальцем по головке, размазывая выступившее предсемя и следя глазами за своими действиями. — Мой член твёрд, словно камень, и всё, о чём я прямо сейчас могу думать, это о тебе в моей постели. Пожалуйста, не мучай меня, не вешай трубку.

Её прерывистое дыхание было самым прекрасным звуком в мире.

— Ты вспоминал обо мне?

— Я думал о тебе весь день. Мне так хочется оказаться сейчас рядом с тобой. Так хочется, чтобы ты могла протянуть руку и почувствовать меня.

— Я никогда этого не делала, Коул. Я даже не знаю, что говорить.

— Тебе не нужно ничего говорить. Просто… потрогай себя, — он закрыл глаза и напряг ноги, вдавив их в пол и не переставая работать рукой вверх и вниз. — Ты когда-нибудь трогала себя?

— Я в течение трёх лет была одна, — сказала она язвительно. — Доводить себя до оргазма – для меня не ново.

— Боже, — невольно рассмеялся он, — как бы я хотел заполнить этот дерзкий ротик своим членом.

— А я хотела… в то утро… — затаив дыхание, Коул ждал, когда она закончит фразу. — Так хотела, чтобы ты сделал то, о чём говорил в то утро – попробовал меня на вкус. Чтобы перевернул меня и занял делом свой рот, — послышался шорох простыней, и её голос снова стал отчётливым. — Я столько раз представляла себе это.

Занял делом свой рот. Я столько раз представляла себе это. Коул был с бесчисленным количеством женщин, Надия как никто другой на всей планете любила грязные словечки, но не было ничего более эротичного, чем то, что говорила эта женщина, открыв свой рот. Каждое робкое признание было ещё одной пулей в тонкую папиросную бумагу его самоконтроля, и он выругался про себя, вжимаясь бёдрами в кожаное сиденье.

— Завтра вечером, — простонал он, вцепившись одной рукой в кресло, а другой мастурбируя. — Будь у меня дома. Как только я сойду с самолёта, я приеду туда, прижму тебя к своей кровати и буду поклоняться твоей киске. И не остановлюсь, пока мой рот не отпечатается в твоём сознании, а твой вкус не станет моим грёбаным вторым именем.

Раздался тихий звук, всхлип, который вырвался из её рта и нашёл прямой путь к его члену. Коул резко убрал руку и схватился за подлокотник кресла, пытаясь остановить неизбежное, стараясь не…

Но у него не получилось. Член дёрнулся сам по себе, запульсировал, и Коул кончил, сперма брызнула раз, другой, шесть грёбаных раз, прежде чем он успокоился, дыхание перехватило, телефон, прижатый к плечу, упал на колени. Его руки дрожали, когда он схватил сотовый, прижимая к уху и выдыхая её имя, пока его пронзали последние судороги оргазма.

Его сердце разбилось, когда он услышал Саммер, она кончила сразу же после него, её дыхание было тяжёлым, но его имя прозвучало нежно. Коул мог представить Саммер извивающуюся на простынях, выгибающую спину, и к тому времени, когда она затихла, он снова был почти твёрд. На телефонной линии повисла долгая пауза. Его это устраивало. Коул не мог пошевелиться, не мог думать, не мог понять, что только что произошло и как это повлияет на всё остальное.