Голливудские триллеры. Детективная трилогия

– Все возвращается[358]…– Он прищурил глаза, как будто смотрел куда-то вдаль. – Господи, сколько женщин прошло через мои руки и через мое сердце. Я их не видел – они приходили, уходили… И у каждой был свой запах. А теперь – все возвращается. Все просто ходит по кругу. У меня такое чувство, что я сосуд, который заткнули пробкой.

– У меня тоже такое чувство.

– Брось! Крамли говорит, если ты отвинчиваешь вентиль, лучше отойти в сторонку. Ты у нас пацан что надо.

– Я не пацан!

– Вот-вот… Именно так говорят пацаны лет в четырнадцать, когда у них ломается голос и начинают расти усы.

Он снова вернулся к зеркалу, тронул пальцем помадный след и уставился незрячим взглядом на остатки древнего вещества.

– Значит, думаешь – Констанция?

– Не думаю – чую.

– Чуйка у тебя мощная, нечего сказать… Это я еще по твоей писанине понял – мне читали. Знаешь, маманя моя как говорит? «Одна хорошая чуйка – лучше, чем два мозга». Народ-то все больше мозгом пользуется – вместо того чтобы прислушаться к тому, что сидит под ребрами. Как его там? Гонг… нет, ганг… Ганглий, что ли? Но маманя по-другому его называет – паучок внутри. Как только она видит какого-нибудь долбаного политика, у нее сразу открывается чуйка – где-то в районе желудка. Если паук там шебуршит, то она улыбается, и это значит – да. А если сжимается в комочек, то она глаза прикрывает, это значит – нет. И у тебя эта штука тоже есть. Моя мать тебя сразу раскусила, по книжкам. Говорит, рассказы у него странные (по-моему, она хотела сказать – страшные), и пишет он их не серым веществом. И он умеет дергать своего паука за лапки – вот что сказала моя… маманя. «Этот парень никогда не будет болеть, его никогда никто не отравит, потому что он все выблюет, и он знает, как растормошить своего паука». А еще сказала – этот не станет по ночам заниматься всяким непотребством, чтобы состариться молодым. Он мог бы стать хорошим врачом – кто знает, как найти болячку, вырвать ее, а потом выбросить.

– Она что, правда так говорила? – У меня покраснели щеки.

– Такая у меня маманя. Родила двенадцать детишек, схоронила шестерых – остальных вырастила. Два мужа, один – дурной, другой – хороший. Во всем до тонкости разбиралась, знала даже, на каком боку надо лежать в постели, чтобы запора не было…

– Жаль, что я не был с ней знаком…

– Она всегда здесь… – Генри приложил ладонь к груди.

Затем он снова вгляделся в невидимые зеркала и, вынув из кармана черные очки, протер их и надел.

– Так получше. Черт. Раттиган с этими надписями… она что – совсем там съехала? Хотя, положа руку на сердце, – была ли она когда-нибудь нормальной?

– Бывает иногда. В открытом море. Я слышал, она плавает там с морскими котиками, тявкает вместе с ними по-тюленьи. Вольная душа[359].

– Ну и оставалась бы там.

– Типа, второй Герман Мелвилл? – усмехнулся я.

– Извини, не расслышал?

– Да это я читаю «Моби Дика» – уже лет пять… Мелвиллу надо было оставаться в море – со своим любимым дружком Джеком. На берегу у него душа разрывалась на части. Он и не жил – просто старел и двигался к смерти. Тридцать лет неизвестно зачем проторчал на таможенном складе…

– Жаль сукина сына, – сказал Генри.

– Да, жаль сукина сына, – тихо повторил я.

– А Раттиган? Ей, что ли, тоже лучше жить в море, а не в этом роскошном доме на берегу?

– Роскошный, большой, белый… Все правильно. Только это не дом. Это – гробница, в которой живут призраки из кинопроектора. Огромные – сорок футов в высоту и пятьдесят лет в ширину. Как в тех фильмах на большом экране. Как в старых зеркалах… И еще – одинокая баба, которая почему-то их всех ненавидит…

– Да, жаль сукина сына, – сказал Генри.

– Да и суку тоже… – добавил я.

Глава 32

– Давай еще глянем, – сказал Генри. – Включи фонарь, чтобы я мог идти без трости.

– Ты действительно чувствуешь, когда есть свет, а когда нет?

– Наивный. Читай имена!

Я взял его за руку, и мы снова двинулись мимо зеркал – я зачитывал ему имена и фамилии.

– А даты под ними? – строго спросил Генри. – Они идут по возрастанию?

Ну да, они шли по возрастанию: 1935. 1937. 1939. 1950. 1955… И возле всех были имена, и все разные. Имена, имена, имена…

В конце концов Генри сдулся.

– Больше не могу… – сказал он. – Может – хорош?

– Еще одно. Читаю дату – тридцать первое октября прошлого года.

– Кстати, ты заметил – вся фигня всегда случается с тобой на Хеллоуин?

– Мудакам всегда везет, – пожал плечами я.

– Так, дата есть… – Генри тронул зеркальный лед. – А имени что – нет?

– Нет.

– Значит, наверняка вернется и впишет. Тихонько, по темноте – так, чтобы ни одна тварь не услышала. Она ведь…

– Тсс, Генри… – Я вгляделся в глубину зеркального коридора, в самую гущу призраков.

– Слышь, братан. – Генри взял меня за руку. – Пойдем-ка отсюда.

– Еще одно, точно последнее… – Я сделал десяток шагов и остановился.

– Подожди, не говори… – Генри втянул в себя воздух. – Под тобой пол… кончился.

Я посмотрел вниз, в круглый люк. Взгляд проваливался в черную бесконечность.

– Судя по звуку, там пусто… – Генри снова вдохнул. – Это ливневый сток, не канализация!

– Да, он под задней стеной.

– О господи!