Голод

Однако Джорджу Тамсен не рассказывала о происходящем уже которую неделю. Даже не подозревавший о гибели Эррона и об уходе девочек, он то и дело звал к себе Джеймса Рида либо Чарльза Стэнтона, очевидно, забыв, что оба отделились от обоза давным-давно.

– Нет, я тебя не оставлю, – только и сказала она.

От бульона Джордж, как ни старалась Тамсен его накормить, упорно отказывался.

– Зачем ты здесь, хотя могла бы спастись? Ведь не потому же… – голос его дрогнул, осекся. – Ведь не потому же, что любишь меня. Возможно, меня и любить-то особо не за что.

Все это прозвучало спокойно, без гнева, без горечи, а после Джордж устало смежил веки, будто разговор лишил его последних сил.

Как долго Тамсен больше всего на свете хотела избавиться от него… а вот теперь, получив такую возможность, не могла бросить Джорджа: казалось, это физически невозможно.

– Ты мне муж, Джордж.

Конечно, объяснение это никуда не годилось, но Тамсен знала: Джорджу его будет довольно. К собственному удивлению, она почувствовала, что вот-вот расплачется, хотя еще минуту назад думала, будто способность плакать утратила безвозвратно.

– Попей, попей.

Умер Джордж той же ночью – ускользнул за грань жизни во сне.

Возможно, все это было только причудами воображения, однако, сидя возле его остывающего безжизненного тела, Тамсен словно бы услыхала шорох шагов, сопение стаи, подбирающейся к шатру. Почуявшей ее одиночество.

Ружье она не выпускала из рук, прижимала к груди до утра.

Наутро, заново разводя костер, Тамсен заметила у края стоянки следы странных когтистых лап. Твердо решившая похоронить Джорджа так глубоко, чтоб чудовища не смогли добраться до его тела, она отыскала в одном из фургонов лопату, однако лопата в ее дрожащих руках только царапала замерзшую землю. В конце концов, обессилев, едва не лишившись чувств, Тамсен была вынуждена сдаться.

Тогда она, снова воспользовавшись одеялом вместо саней, подтащила Джорджа к костру, подбросила в пламя побольше хвороста, а когда струйка дыма превратилась в огромный столб, точно колоду, вкатила в огонь тело мужа и отвернулась, спасаясь от удушливой вони горелого мяса.

Теперь следовало поспешить.

С собой она не возьмет ничего, кроме ружья, патронов и небольшой сумки с травами. Оставшиеся сбережения, тысячу долларов, спрячет в лесу, в каком-нибудь дупле. Жива будет, позже за ними вернется.

Отрезав несколько лоскутов от шкуры, закрывавшей вход в шатер, Тамсен приготовила последний обед и кое-как проглотила его, убеждая себя, что в других лагерях ее ждет множество настоящей еды. Бекон, печенье и апельсины, будто на Рождество, и черничный джем, и горячий чай с шиповником…

Вторую ночь кряду она, не ложась спать, провела в кресле, в обнимку с ружьем – разве что время от времени клевала носом. Около полуночи (нет, никакой ошибки здесь быть не могло) снаружи, у догоревшего погребального костра, началась возня: жуткие твари принялись ворошить уголья в поисках клочьев мяса. Надеясь их отпугнуть, Тамсен выпустила в ту сторону несколько пуль.

Поутру она, укутавшись в лучшее одеяло, повесила ружье на плечо и двинулась в путь, вдоль ручья.

Глава сорок шестая

К тому времени, как Тамсен добралась до дальнего края озера, солнце начало клониться к закату. Лагерь оказался зловеще тих – так тих, что поначалу Тамсен подумала, будто он всеми брошен или все его обитатели мертвы.

Тишина эта внушала самые дурные предчувствия.

Даже отсюда, издали, Тамсен явственно видела огромные черные ямы старых кострищ, точно таких же, как у них, на Олдеркрик. Уцелевшие фургоны казались брошенными: парусина навесов изорвана, истерзана непогодой. Больше всего лагерь напоминал враждебный ко всем и вся город-призрак; в его тишине слышались отзвуки гневного голоса. Не совершила ли Тамсен ошибки, явившись сюда?

Со стороны лагеря веяло падалью, да так, что от вони Тамсен сделалось дурно. Ослабшей, ей пришлось ненадолго прислониться к стволу хилого деревца, чтоб одолеть тошноту. Куда все могли подеваться? Если погибли, где же тела?

Размышляя над этим, Тамсен добралась до первой избушки, отделенной от кучки шалашей крохотной рощицей. Внутри царил жуткий беспорядок: одежда и одеяла расшвыряны по земляному полу, пустые сундуки перевернуты, грязное белье кишит вшами, шевелится, будто живое. Тамсен ожидала обнаружить в домике хоть кого-нибудь – скажем, больного ребенка, а то и двух, ждущих родителей, ушедших по дрова или по воду, однако избушка оказалась пуста. Нагнувшись, она отыскала в груде мусора карманную Библию. «Элеоноре от любящей тетушки Минни, – значилось на форзаце. – Пусть эта книга дарует тебе покой и отраду».