Голод и тьма

За дверью уже ждала бойкая девица лет, наверное, четырнадцати. Поклонившись, она повела меня ходом, где вообще никого не было, а потом открыла ключом замок на невысокой двери; мне пришлось склониться, чтобы в неё пройти. Мы оказались в небольшой комнатушке. Она навесила замок на дверь, через которую мы вошли, потом провела меня через другую, и я оказался в комнате, где за столом сидела Женя, а рядом с ней девушка необыкновенной красоты. Юлия поклонилась и, ничего не говоря, вышла, а я поклонился и встал столбом посередине комнаты.

Царевна поднялась и сказала мне:

– Княже, садись, молю тебя! – и показала на третий стул. Она была ослепительно красива – тёмно-русые волосы, серо-зелёные глаза, черты лица чуть неправильные, но именно это делало её неотразимой. Конечно, для своего времени у неё был один изъян – она была высока и стройна, тогда как в России, равно как и в других странах, ценились женщины в теле.

А ещё она была наделена необыкновенным умом и сообразительностью. С самого первого дня она задавала мне вопросы – по физике, по химии, по математике, по истории – на которые мне не так просто было ответить. Не знаю, почему в мире ценятся глупые женщины, но мне моей первой жены хватило; да и пример моей мамы, которая шутя решала самые сложные задачи по предметам, с которыми у меня в школе были проблемы, стоял у меня перед глазами. Да, не будь я женат, и не будь Ксения Борисовна царской дочкой, я бы в неё всенепременно влюбился. А так она стала для меня кем-то вроде любимой сестры. Я помнил, какой трагичной была её судьба в нашей истории – после воцарения Лжедмитрия, он приказал доставить её к себе, после чего ежедневно её насиловал в течение пяти месяцев. Пресытившись, он приказал постричь её насильно в монахини. Вскоре она родила сына Лжедмитрия, следы которого теряются, а потом провела всю жизнь по монастырям и достаточно рано умерла.

Я пообещал себе, что не позволю никому над ней надругаться. Но как? Да, хорошо было бы отдать её замуж за кого-нибудь из наших, но Борис никогда на это не согласится. Разве что после его смерти… А вот этого мне очень хотелось избежать – хоть он и был оболган впоследствии, он был весьма талантливым человеком и неординарным правителем. Оставалось лишь надеяться, что он будет и дальше править, но нужен был и запасный вариант – и для Руси, и для его детей, которые мне оба очень и очень нравились.

В тот же день, когда мы с Женей шли домой, подошёл служка и сказал:

– Княже, тебя Святейший видеть желает. Исповедоваться, говорит, тебе надобно. За девку не бойся – её до дома доведут.

Патриарх бросил на меня один взгляд и сказал:

– Значит, не выдержал?

Я хотел было оправдаться, мол, не виноват я, она сама ко мне пришла, но вместо этого с виноватым видом поклонился:

– Не выдержал, Святейший Владыко.

– Но хоть сказал ей, что расстаёшься с ней?

Я потупил глаза.

– Она сама потом со мною рассталась.

– А ты что?

Я и рассказал ему про банщицу. Тот выслушал меня и вдруг сказал:

– Княже, знаешь ведь, и Патриарху тяжело не смотреть на женщин. Но приходится. То же и для тебя, пока ты вдалеке от супружницы твоей. Вернёшься к ней, её и люби, как заповедовал нам Господь – "плодитесь и размножайтесь". Но ещё сказано – "не прелюбодействуй!" И одна у мирян жена, другой не дано, чай, не магометане мы. Ладно, давай, буду тебя исповедовать, – и он повёл меня в то самое помещение, что и в прошлый раз, где на аналое лежали Евангелие и крест.

Наложил он на меня епитимью – ровно на месяц запретил мне причастие, а ещё читать мне ежедневно Евангелие повелел "и молитвы исправно". А потом сказал:

– Поедешь ты первого октября в Измайлово. Вот перед этим и приходи на службу, исповедуешься и причастишься. Бо вижу, что нелёгкие грядут времена, и для тебя, и для нас для всех.

Тем временем, всё шло своим чередом – наши военные обучали новобранцев, наши учителя – детей и взрослых, а наши "купцы" не только ухитрялись налаживать связи с местными негоциантами, они же и закупали зерно, грибы и рыбу, а также ухитрились наладить торговлю с Балтикой. Более того, они весьма неплохо зарабатывали на проводке купеческих караванов вместе с нашими – после той памятной истории с Волчонком, никто из татей не рисковал даже приблизиться к нашим. И, как ни странно, несмотря на все затраты, мы каким-то образом ухитрялись не просто оставаться на плаву, но и даже выходить в плюс на этих операциях, тем более, что Александров и Борисов стали основными центрами товарооборота со Швецией, Данией и Пруссией. Сам же я в это не вникал, разве что один раз, когда Лёня Пеннер, глава нашей торговой миссии, подошёл ко мне и сказал:

– Лёх, дело есть. Приехал Никита Строганов из Соликамска. А нам соль нужна.

– Именно. Но…

– Знаю, знаю, сам бы договорился. Но я вдруг подумал – мы ж на Урал геологов посылать собрались. А Соликамск – это Пермский край.

– Понятно.

– Ну и, кроме того, его семейке не только Пермь принадлежит, а ещё в Астрахани они заправляют.

– Ясно.