— Да! Я обожаю эти места, — сказала Франсуаза. — И мне так хорошо живется у тети!
Мадлен натянуто улыбнулась. Она плохо переносила такого рода любезности.
— Но вы, надеюсь, приступите к занятиям в Институте восточных языков в новом учебном году?
— Конечно! — ответила Франсуаза.
Давно ли у нее возник этот план или она все решила, уже увидев Козлова? Скорость, с которой развивалась ситуация, пугала Мадлен. Она пыталась завладеть вниманием племянницы, но та избегала ее взгляда.
— В любом случае вам нужно заново поступить на первый курс, — сказал Козлов.
— Увы, да! — ответила Франсуаза. — Вышло так глупо!..
— Вы немного занимались русским языком этим летом?
— Не пришлось! Я такая лентяйка… — Она слабо улыбнулась и спросила: — Вы приехали в Тук на несколько дней?
— Нет. Завтра я уезжаю в Париж.
— А вечером вы что делаете?
Мадлен испугалась.
— Я обедаю со своими друзьями, — ответил он.
В этот момент зазвонил телефон. Франсуаза побежала к аппарату.
— Это наверняка Бальмора! — сказала Мадлен.
Но на лице девушки, прижимавшей трубку к щеке, изобразилась радость, которая уж никак не могла быть вызвана голосом старого антиквара.
— Жан-Марк! — воскликнула она. — Подумать только! Откуда ты говоришь?.. Из Парижа? Это чудесно!.. У меня все хорошо!.. Нет, буду не раньше конца сентября… Но приезжай ты сюда!..
Сидя на краешке дивана, Мадлен сделала знак, что хочет взять трубку…
— Подожди! — сказала Франсуаза. — Маду хочет с тобой поговорить… Ты не знаешь?.. С ней случилась неприятность. Она сломала малую берцовую кость. Поскользнулась на кафельном полу в кухне… Нет, не очень серьезно, но она страшно злится… Ей очень тяжело передвигаться…
Мадлен с трудом поднялась и была вынуждена опереться на руку Александра. Франсуаза подбежала, чтобы поддержать ее с другой стороны.
— Он говорит, что два раза звонил сегодня днем, но никто не отвечал! — уточнила Франсуаза.
— А, значит, это был он! — вздохнула Мадлен, тяжело подпрыгивая.
О нем-то она и забыла! Что там еще и у него за беда! Ей подвинули стул. Она села, взяла трубку:
— Алло, Жан-Марк! Рада тебя слышать. Ну, как там Соединенные Штаты?..
— Потрясающе! — ответил он. — Я тебе потом все расскажу подробно. Но скажи мне, что твоя нога, это какой-то идиотизм!
— Полный идиотизм!
— Вот, не будешь теперь сверх меры натирать воском свою плитку!
Он засмеялся.
— Тут не над чем смеяться! — сказала она. — Совершенно ничего смешного! Как дела дома?
— Все хорошо.
Его обыденный тон успокоил ее. Жан-Марк, вероятно, обрел душевное равновесие. Надолго ли? Она посмотрела на Франсуазу, которая укрылась в амбразуре окна вместе с Козловым. Он возвышался над девушкой на целую голову и очень тихо что-то говорил ей. Франсуаза уныло улыбалась. О чем они говорили, невозможно было расслышать. Мадлен пожалела, что Жан-Марк отвлек ее к телефону именно в тот момент, когда нешуточные события требовали ее внимания. Два или три раза она отвечала ему невпопад, расстроенная то каким-то жестом племянницы, то словом, схваченным на лету и ложно истолкованным.
Как только она повесила трубку, Франсуаза сообщила:
— Господин Козлов должен уходить.
— А! — воскликнула Мадлен, вздохнув с облегчением.
— Да, — сказал гость, — меня ждут друзья. Уже семь часов!
Она посмотрела на него, раскованного, поджарого, внушающего тревогу. Одетого в клетчатую сорочку и в коричневые брюки грубого полотна. Что он решил на ее счет? Что она психопатка, которая выдумывает жуткие истории, чтобы сохранить целомудрие своей племянницы! Она вернулась на диван все так же с помощью Франсуазы и Александра Козлова, села, придавив спиной подушки. Франсуаза проводила Козлова до двери.
— Я очень рассчитываю на ваше возвращение, — еще раз напомнил он.
Франсуаза кивнула головой, как маленькая лошадка.
Когда Козлов ушел, она, не говоря ни слова, убрала бокалы, бутылку, поставила на место стулья, взяла со столика деньги, вырученные от продажи, и протянула их Мадлен:
— Двести пятьдесят франков! Так, как ты мне говорила, помнишь? Они торговались изо всех сил, но я не сдалась!
— Браво! — воскликнула Мадлен.
Франсуаза села рядом с ней. В комнате уже было почти темно. Мадлен протянула руку, чтобы зажечь лампу, но ее остановил приглушенный крик:
— Не надо!
Секунду спустя голова Франсуазы легла на ее плечо. Теплое, прерывистое дыхание ощущалось в ямке у нее на шее. Она ласково погладила волосы девушки, провела рукой по ее щеке, мокрой от слез, слегка коснулась краешка лихорадочно горящих губ, полуоткрывшихся в легком стоне:
— Франсуаза, моя маленькая Франсуаза, ты его еще любишь, — вздохнула она.
— Нет.
— Но ты рада, что снова его увидела!
— Не знаю…
— Почему ты решила опять продолжить занятия?
Франсуаза напряглась всеми мускулами, приподняла голову и слегка отстранилась. Она уже не плакала.
— А почему бы и нет?
— Мне кажется… это опасно для тебя…
— Если что для меня и опасно, так это оставаться в стороне от мира, как это у меня сейчас происходит! Ты мне сама не раз об этом говорила!
— Да, конечно… В определенном смысле…
— Знаешь, когда я это поняла?
— Нет.