Голод Рехи (СИ)

— Четыре года назад меня вновь посетили неправедные видения от Тринадцатого. Поведал он мне о линиях, посулил еще большие горести миру. Предреченное проклятым сбывается. Шел седьмой год сражения жреца с его богом. И в хаосе беспричинных войн их поединок успели позабыть, — продолжал скорбный рассказчик. — К началу седьмой зимы войны закончились поражением королей. Власти больше не существовало. Обескровленный народ думал, как жить дальше, пытаясь собрать скудный урожай с разоренных полей. Прорехи линий загнивали старыми ранами. В середине лета седьмого на пашни выпал снег, а затем пришла саранча, которая пожрала луга и леса. Ее принес ураган, разрушивший немало хижин и дворцов.

Рехи с грустью вслушивался, представляя безрадостные картины. На руинах старого мира они все и жили. Войны и ураганы рушили дворцы, стирали фрески, как лица безвестно сгинувших в водовороте смертей.

— Спутанные линии не ведали различий между богатыми и бедными. Осенью и зимой те и другие одинаково страдали от голода, одинаково их косила начавшаяся эпидемия.

Рехи уже не внимал голосу, а видел отдельными картинами города, искромсанные мором. Огромные бубоны, налитые коричневым гноем, одинаково покрывали крестьян и господ, которые еще недавно помышляли о новом разделе власти. Больше никто не затевал походов. Власть обесценивалась с каждым неурожаем.

— В восьмую зиму войны с богом единственным королем стал великий голод. Когда случился падеж скота, люди вновь отведали мяса своих собратьев.

Рехи смотрел историю Падения, внимая рассказу безмолвного летописца — ни слова об эльфах, которые бы вкусили кровь. Значит, не тогда их постигло проклятье. Значит, не в ту пору пронзили их линии ненависти. Из-за чего именно его несчастное племя? Почему эльфов? Рехи что-то упускал, а печальный свидетель разрушений не все ведал. Лишь неизменно записывал год от года, надеясь передать потомкам скорбные знания о войнах и разрушениях, чтобы не допустить нового затмения в умах. Да если бы слова прошлого берегли настоящее… Затмение разума — верное слово нашел загадочный рассказчик.

— Мор и холод сменились великой сушью. Видений мне больше не являлось. Шел двадцать первый год войны жреца с богом. В то лето жрец нашел своего незаконного сына, Вкитора, и вручил ему правление разрушенной крепостью, Бастионом. В насмешку. Как единственному потомку ненавистного ему короля, сгубившего принцессу Мирру. Молва доносит слова «коронации»: «Правь теперь тем, что так хотел получить твой король. Правь пустотой», — повествовал летописец, хотя рассказ его напоминал скорее отрывочные записки сумасшедшего. Рехи все больше терялся в догадках, кто же ему рассказывает. Он немо знал ответ, но не решался поверить.

— Великая сушь постигла все королевства. Не осталось больше господ и крестьян, потому что сама земля больше не плодоносила. Солнце не заходило даже ночью, пока не выжгло все вокруг. Говорили, что это сделал не жрец, а сам Двенадцатый, потому что страдания людей были слишком велики.

«Это как же? Двенадцатый убить всех хотел что ли, чтобы не мучились? — поражался Рехи и внезапно узнал голос летописца: — Да это же мой старый адмирал!»

Картина вновь прояснилась, хотя черные линии поминутно стремились скрыть ее, точно отгоняли, запрещая докопаться до истины. Теперь уже Рехи не желал уступать. Он напрягал зрение и слух, больше не чувствуя умиротворенного дыхания Лойэ. В мире живых оставалось его тело, но не дух. Он приближался к разгадке великих тайн и знал, что только это подарит истинный покой. Лишь бы не смертельный покой.

Черные линии отступили, и он увидел перед собой желтый песок, еще не смешанный с пеплом, но раскаленный и мертвый. Среди дюн раскинулись палатки кочевников, сделанные из знакомых натянутых шкур. С тех пор три сотни лет их быт не менялся. Рехи невольно искал знакомые лица, но узнал лишь старого адмирала и еще двоих сутулых старцев — первых последователей эльфа-отшельника. Здесь их пока уважали, пока считали опорой и светочами. Но дух дикости уже окутывал стойбище. Начало и конец бесконечного пути встречались в тяжком сне.

— Не осталось в нашем мире ни птиц, ни зверей. И те, кто были ими, обращены ныне в чудовищ страшных, ящеров пустынных. Вещи забывают свое назначение среди запутанных линий, — вырезал на потрескавшееся дощечке старик-эльф. Двадцать лет скитаний исковеркали его, покрыли морщинами и шрамами, сделав похожим на иссушенное древо. Он сидел в палатке, устало глядя бесцветными глазами на застывшее в зените солнце.

— Великое горе постигло меня. Двадцать лет назад мы ушли нищими, чтобы воспрянуть духом и противостоять земным горестям. Но что сейчас? Наши возлюбленные дети и внуки уподобились зверям. Нет, сделались хуже зверей — поедают тех, кто попадается нам на пути. И не всегда ящеров, — вырезал на дощечке адмирал, проговаривая вслух. Его окликали молодые да ретивые воины:

— Эй, старик, хватит бормотать. Нам надо выдвигаться на охоту!