Битва! Начиналась битва, самая настоящая, ожесточенная. Впереди Ветра не по своей воле бежали смертники-заговорщики. Рехи чуял, как от них исходит липкий запах страха, паники, обреченности. Но остальных охватил ненормальный животный восторг. Рехи поддался ему, он забыл, что это не его война, он не помнил, ради кого и зачем бьется. Войска схлестнулись, как два песчаных шторма, как два черных смерча. Вернее, один черный, скрытый крыльями ночи, а другой оранжевый, огненный.
Рехи воскликнул нечто неразборчивое и взмахнул мечом, снося кому-то голову, когда Ветер врезался в ряды врагов. Копейщиков, которые выставили длинные прямоугольные щиты, смел отряд на рептилиях, чья толстая шкура легко выдерживала удары ржавых стальных наконечников.
Лишь краем глаза Рехи заметил, что горе-заговорщики практически все остались висеть на копьях врагов, приняв первый удар на себя. Ларт с блеском провернул свой план. В пылу сражения об этих первых убитых никто даже не вспоминал, это потом считают потери и плетут заговоры. Здесь царствовала битва, не страх и не голод, потому что даже от вида крови Рехи не хотелось впиться в чью-нибудь глотку. Он несся вперед на Ветре вместе с Лартом, и в два меча они раздавали налево и направо удары.
— Справа! Ларт, справа! — выкрикивал временами Рехи, отлично справляясь со своей задачей телохранителя-оруженосца. — Слева!
Он лишь надеялся, что не перепутает название сторон, его разум оставался ясным и спокойным. Но его, как и всех, захватил дотоле неведомый яростный голод битвы.
Повсюду доносились возгласы, рык ящеров; от людского войска разило потом и копотью, над головой свистели горящие стрелы. Всадники же прорубались и прогрызались вперед, навстречу второму отряду. Люди размахивали мечами, карабкались на свои сложные сооружения, чтобы атаковать с возвышения.
Один такой громадный воин, весь в шкурах мохнатых ящеров, с толстенными мускулистыми ногами, стоял непоколебимой преградой, вращая огромным шипастым кистенем на массивной цепи. Оружие напоминало тяжеленный кулак какого-то великана из легенд. Оно уже снесло несколько голов, которые раскалывались от ударов, точно яичная скорлупа, но вместо водянистого содержимого выплескивалась кровь, осколки костей и мозг. Так уже распрощались с жизнью два всадника, их рептилии бестолково метались по полю битвы, оглашая ущелье неистовым ревом и раскидывая врагов. Но ими больше никто не управлял, и они только мешали, внося сумятицу.
Громила не унимался, его не брали ни метко кинутые копья, ни мечи. Еще один всадник попытался добраться до него челюстями своего ящера.
— Нет! — попытался приказать Ларт, но оказалось слишком поздно. Кистень обрушился на плоский покрытый наростами лоб ящера и проломил его. От такого удара не спасла толстая чешуя, рептилия истошно закричала, и в ее предсмертном вопле чудился немой укор. Ее бы воля, так и не кинулась бы в самую гущу на верную гибель.
Всадник покатился кубарем по пыли, но остался жив. Кажется, потом он стремительно оседлал одного из осиротевших ящеров, продолжив свой бой. Но к опасному воину с кистенем больше не совался. Его вообще старались обходить стороной, пехота так и вовсе не лезла, а вокруг него уже собирался небольшой отряд людей. Они защищали свою бесценную штуковину для метания огненных снарядов и камней, потому что еще несколько таких уже занялись веселым костерком. Полукровки уж постарались использовать людские факелы против них же.
Но верзила представлял смертельную угрозу. Ветер перескакивал вокруг него, опасаясь приближаться, не переставая вместе с наездниками отбиваться от толп врагов. С глухим хрустом он дробил чьи-то кости так же, как мечи Ларта и Рехи. Они рубились почти в одном ритме, прикрывая друг друга, превратившись в единое трехголовое существо, способное следить за врагом во всех направлениях — рептилия, полукровка и эльф. У них обнаружился один общий враг.
Рехи ни о чем не думал, глаза выхватывали оголтелые зверские рожи из общей черно-красной массы. Когда очередная лезла к ним, стремясь с наскока насадить на копье или поддеть мечом, рука наносила удар, а потом еще один и еще. Не удавалось заметить, сколько раз обрубались древки копий, сколько раз чьи-то закопченные косматые головы отлетали в пыль.
Кажется, пару раз Рехи с силой обрушивал прямой удар, разваливая противников пополам, еще пару раз обрубал то руки, то части лица — уши, носы, губы. Как везло. Рука с мечом колола и резала. Внутри же все холодело и клокотало жаром одновременно, смешиваясь единым страшным ураганом, новой формой голода — голодом битвы. Так и есть. Все только голод, такой разный, но такой похожий.
Жадная пасть сражения пожирала и пожирала жизни. И хотелось добавить к добыче смерти того выродка с кистенем. Особенно, когда он одним ударом прихлопнул двух полукровок, ловко взобравшихся на помост страшной человеческой штуковины.
— Проклятье к трехногим, — негромко выругался Ларт, пришпоривая ящера. — Рехи, этот наш! Подрубай ноги, а я возьму на себя кистень!