Голодная бездна. Дети Крылатого Змея

Мэйнфорд видел все, почти все, потому что повернуть голову он не был способен. Но кровать поставили криво, и теперь в поле его зрения находились и дед, и мама. В черном костюме, строгом костюме. С гладко зачесанными волосами. С жемчужными капельками в ушах… с сумочкой… почему-то именно сумочка, крохотная, с бабочкой-застежкой, его особенно покоробила. Или не в бабочке дело, а в том, что сумочка эта идеально подходила, что к серьгам, что к костюму. И значит, матушка готовилась к этому визиту столь же тщательно, как и к прочим.

– Убери эту пакость. – Дед ткнул тростью в камень, но тот не шелохнулся.

– И не подумаю.

– Мало я тебя порол…

– Папа, – мама коснулась серьги, – давай поговорим серьезно. Ты же понимаешь, что мальчику нужна профессиональная помощь. Симптомы усугубляются… и ты… мы оба знаем, чем все закончится.

– Мы провели ритуал.

– Боги милосердные! Папа… да нет таких ритуалов, которые спасут его от шизофрении! Ему нужен покой, лекарства, присмотр круглосуточный! А не какой-то там ритуал…

– А что нужно тебе, дорогая?

Тишина.

И почему они говорят именно здесь, будто бы Мэйнфорда и нет? Или дед хочет, чтобы Мэйнфорд слышал? Понял. Убедился сам, сколь мало он значит для матери. А она… для нее Мэйнфорд уже не существует, как не существуют горничные, лакеи, садовники…

– Я все равно его заберу. Ты же знаешь. – Мама заговорила первой. – Завтра сюда явятся судебные приставы… полиция… столько, сколько понадобится. Конечно, я не хотела вовлекать в семейное дело посторонних, но ты не оставляешь мне выбора.

Дед молчал.

Почему он молчал? Она ведь и вправду вернется с приставами, с полицией, с судебным постановлением, исполнить которое дед будет обязан. А если не захочет, то его заставят. Он силен, но не настолько, чтобы противостоять полиции.

Мэйнфорда заберут.

Запрут.

– Да и твое собственное здоровье давно внушает мне опасения. А сегодняшний инцидент лишь подтвердил их…

– Решила признать меня слабоумным?

– Недееспособным, – поправила мама. – Все-таки возраст…

– Думаешь, выйдет?

Она погладила жемчужное крыло бабочки.

– Получится. – Дед усмехнулся. – С твоими-то знакомыми. Они рады будут написать бумажку-другую… угодить… и меня отправят… куда? В сумасшедший дом? Или к таким же, как я, слабоумным старикам?

Смешок.

Неужели дед совсем не боится? Ладно, умереть, смерть, как выяснилось, это совсем не страшно, даже легко, но с мамы станется и вправду объявить его слабоумным.

Она ведь говорила…

Нет, не Мэйнфорду, он слишком мал и не понимает ничего во взрослой жизни, к тому же сам ненормален, но отцу. А Мэйнфорд слышал, просто не придал значения. Что такое один разговор в череде прочих? Мэйнфорд даже не уверен, что тот разговор на самом деле был.

– Оформишь опеку…

– Я должна заботиться о своей семье. – Мама повернулась, и теперь Мэйнфорд не видит ее лица, только ухо с жемчужной серьгой, и шею, и волосы, уложенные тщательно. И еще белый воротничок с едва наметившейся складкой-заломом.

Золотой знак на рукаве. Змея и кубок…

– А теперь, дорогая, помолчи и послушай. – Дед оперся на старое кресло, и трость поставил между ног, что было неприлично, и наверняка мама поморщилась. Она терпеть не могла, когда в ее присутствии кто-то вел себя неподобающим образом. – Три года тому я изменил завещание. Если вдруг со мной приключится беда… не важно, умру ли я, лишусь ли вдруг рассудка, все мое имущество, движимое или нет, получит Мэйнфорд…

Дед вскинул руку, не позволив матери произнести ни слова.

– Если по каким-либо причинам Мэйнфорд не будет способен распоряжаться семейным имуществом, то за него это сделает совет попечителей. Я выбирал цвергов, дорогая.

– Ты… ты…

– Цверги честны. По-своему. Надежны. Они точно знают, что нужно делать с золотом, а уж их юристы… – дед прищурился, и вид у него был весьма довольный. – Конечно, у тебя есть шанс завещание опротестовать… судиться… но сама понимаешь, это дело долгое… Раббенфауры, кажется, вторую сотню лет в судах разменяли…

Мамины пальцы вцепились в бабочку, словно желая оторвать ей крылья.

– Да, я оговорил мелочи. Мои внуки… другие внуки получат содержание. Скажем, по пять тысяч талеров ежемесячно. Страховка, естественно, оплачена. Образование. Иные неотложные нужды… ты же знаешь цвергов, дорогая. Они прописали каждую мелочь.

Бабочка хрустнула.

Никто не слышал, как хрупкая бабочка хрустнула.

– И само собой, доступ к своим трастовым фондам они получат… в свое время. Девочка чуть раньше, раз уж Боги обошли ее даром. А твой выродок – не раньше пятидесяти. Пятьдесят – это же такая мелочь для одаренного. Не отворачивайся, или думаешь, я не знаю правды?

– За что ты меня ненавидишь? – Ее голос дрогнул.

И сейчас мать казалась слабой… почти слабой, если не видеть пальцев, которые продолжали сминать крылья бабочки.

– Помилуй, дорогая. С чего ты взяла, что я тебя ненавижу? Я просто говорю с тобой на языке, который ты понимаешь.

– Ты… ты оставляешь нас… без средств…