Голодная бездна. Дети Крылатого Змея

– Не я. – Дед переложил трость и поднялся, с немалым трудом. – Без средств вы сами себя оставили. Твоему супругу следовало быть осторожней в игре, а тебе – не увлекаться благотворительностью…

– А дети… в чем дети виноваты?

– Именно, в чем виноват этот вот ребенок? – Трость ткнулась в кровать, и Мэйнфорд ощутил эхо этого удара. – Почему ты так упорно желаешь от него избавиться?

– Я хочу его спасти! Или напомнить тебе, что случилось с моим братом? Я не желаю, чтобы Мэйни… он хороший мальчик, но болен!

– Исключительно в твоем воображении…

– Папа…

– Я все сказал.

– О да, ты сказал… ты готов отдать семейное состояние нелюдям, лишь бы оно не досталось Гаррету! Ты обвиняешь меня в том, что я несправедлива к Мэйни, тогда как сам… ты фактически лишаешь мальчика наследства! За что?!

Гаррет… она всегда беспокоилась только о Гаррете, и наверное, Мэйнфорд должен был ощущать обиду, но он не чувствовал ничего.

Разве что желание избавиться от камня на груди.

Дед не спешит отвечать.

Он дышит тяжело, с хрипотцой, и теперь Мэйнфорд, слух которого странным образом обострился, помимо этой хрипотцы слышит и клокотание в дедовой груди, будто легкие его наполнились вдруг морскою водой. А кровь загустела от соли. И сердцу тяжело с ней справиться.

– Ты не можешь простить ему собаку, так? Боги милосердные… да он ребенком был! Он не понимал, что делает… ему просто было любопытно…

– Любопытно? Твой засранец вспорол Гизелу живот, а потом сидел и ждал, когда тот подохнет. И не говори мне о любопытстве!

Трость с размаху опустилась на туалетный столик, брызнуло стекло, и сам столик вдруг накренился, захрустел.

– Не нервничай, папа. – Мама оставила бабочку с изломанными крыльями в покое. – Сердце не выдержит. В твоем возрасте надо аккуратней относиться к своему здоровью… что до той истории, то, помилуй, ты думаешь, это Гаррет убил пса? Он же объяснил, что нашел твою собаку в… таком состоянии…

– Хватит. Уходи. – Дед махнул рукой. – Убирайся. И подумай хорошенько…

Мать не стала спорить.

Она подошла к кровати, подняла камень, тронула волосы…

– Бедный мой мальчик, – сказала она, но Мэйнфорд не поверил. – Ты же видишь, он не оставил мне выбора. Его смерть, папа, будет на твоей совести.

Мэйнфорд хотел ответить, что уже умирал, но не смог.

Камень исчез, а силы не вернулись. И он просто лежал, дышал, шумно, судорожно, пытаясь надышаться. И поэтому не понял, когда же мать ушла.

– Вот и все, малыш. – Дед тяжело опустился на кровать. – Этот бой мы выиграли…

– Ты… и вправду… цвергам…

– И вправду.

– Почему?

– Потому что ей нужны деньги. И всегда нужны были только деньги. Вся в мамашу… та тоже не по большой любви за меня пошла. Продала красивую мордашку за хорошее содержание. Я понимал. В этом все дело, малыш, в том, чтобы знать правила игры. Тогда ты научишься их обходить. Пить хочешь?

– Хочу.

– Терпи… я пока… я и вправду старый уже… разваливаюсь… ничего, глядишь, и не развалюсь. – Он извлек из-под полы флягу. – На вот, глотни…

Ром.

Крепкий. Обжигающий. Запрещенный. Кто дает детям ром? Безумные старики. С другой стороны, и глотка хватило, чтобы отступила отвратительная слабость. Мэйнфорд и сесть сумел, оперся на дедову тонкую руку, но сумел же.

– Она…

– Не вернется. Сделает вид, что ничего особенного не произошло. Видишь ли, Мэйни, твоя семейка давно уже живет не по средствам. Твой папаша мнит себя великим финансистом. Вечно лезет куда-то… свое состояние, а оно немаленьким было, он просадил лет пять тому. А заодно уж и приданое твоей матушки. Она же любит пустить пыль в глаза…

– И ты… их… содержишь? – От рома ли, от слабости ли, но голова кружилась. И это головокружение было Мэйнфорду крайне неприятно.

– Вроде того. Подбрасываю время от времени кость… только костей им мало. Им всегда будет мало, Мэйни, запомни. Сколько бы ты ни дал, попросят еще. Или не попросят, а потребуют. Они голодны, как весь этот проклятый город…

…он говорил еще что-то, старик из сна, который стал именно сном, а не куском прошлого, выплывшим некстати. Только слова его стирались.

А после дед рассыпался пеплом.

И черный замок. И скалы.

Только море держалось, не желая отпускать Мэйнфорда. Но и оно отступило, уступила бездна бездне…

…и Мэйнфорд оказался там, где должен был быть.

На серых улицах.

Он шел по мостовой, которая была тонка, как папиросная бумага. И бездна, затаившаяся по ту сторону, ждала, когда же бумага эта треснет.

Бездна была голодна.

Всегда голодна.

И когда мостовая расползлась под ногами Мэйнфорда, она рассмеялась:

– Здравствуй, – сказала она голосами Низвергнутых. – Наконец-то, Мэйни… я так долго тебя ждала…

Глава 11

Сандра была дома.

Наверное, не стоило к ней заглядывать. Ни к чему, чтобы эти отношения, и без того слишком тесные, перерастали в нечто большее.

Во что?

В дружбу?