Голодная дорога

Всю ночь мы ждали, когда придет Папа. Казалось, что наши жизни продолжают вращаться на той же оси страданий. Когда Мама выспалась, она обернула рану, приложив к ней пепел горького дерева. Она ничем не выдавала своей боли. Мама приготовила еду, подмела комнату и сложила деньги в жестяную коробку. Она пересчитала их без какого бы то ни было освещения в комнате. Закончив считать, она принялась чинить нашу одежду, пришивая пуговицы, ставя заплаты на папины штаны. Она все делала молча, в патологической сосредоточенности, наморщив лоб, снимая тем самым боль ожидания. Заштопав папины штаны, она взялась за мои. Она оторвала задние карманы моих шорт, чтобы сделать заплаты на дырках между штанин. Она пришила на шорты пуговицы разной величины. Она ничего не говорила. Свет в комнате стал очень тусклым, и я закрыл окно, чтобы убедить Маму зажечь свечку. Но она продолжала работать без света. Закончив, она вздохнула. Она развесила одежду на веревке прямо в комнате. Веревка провисла под весом старых полотенец, изношенных рубашек, брюк, набедренных повязок, всяких тряпок. В любой момент она могла оборваться. Мама села. Она сидела без движения. Потом сказала:

— Иди почисти папины ботинки.

Но на самом деле фраза значила: «Что случилось с Папой?» Я поискал его ботинки и почистил их в темноте. Затем поставил в угол и пошел вымыть руки. Когда я вернулся, Мамы в комнате не было. Я нашел ее сидящей на цементной платформе у входа в барак. Она отгоняла от себя мошкару, летающих муравьев и прихлопывала москитов, которые на нее садились. Уже стояла ночь, и небо приобрело темно-синий оттенок. Воздух был прохладен, и в нем пахло дождем. Вдалеке, над центром города, небо освещалось вспышками белого света. Несколько соседей подошли к нам и завели разговор.

— Правда ли, — спросил один, — что Мадам Кото сейчас держит в баре проституток?

— Я об этом слышал.

— И что она вступила в эту партию?

— Не совсем так.

— А как же?

— Они просто обещали ей контракт.

— За что?

— За то, что она будет устраивать их митинги и празднования.

— Вот увидишь, какой богатой она станет.

— Она уже богатая.

— Откуда ты знаешь?

— Люди говорят, что она собирается покупать автомобиль.

— Автомобиль?

— И проводить электричество.

— Электричество?

— И она платит наличными за тюки шелка.

— Тюки шелка?

— Зачем это?

— Чтобы шить платья для партийных людей.

— Как она все это устроила?

— Она знает, чего хочет.

— Друг мой, все мы знаем, чего хотим, но кто из нас это имеет?

— Это правда.

— Она наверняка использует колдовство.

— Или джу-джу.

— Или она вступила в тайное общество.

— Или все вместе.

— Плюс еще кое-что.

Они притихли. Они размышляли об этой ночи, своей жизни, о всем нашем районе, безнадежно погружающемся в бедность. Один из них вздохнул.

— Почему жизнь такая, а?

— Я не знаю.

— У одних людей всего слишком много, и их собаки едят еду лучшую, чем мы, а мы все страдаем и продолжаем молчать, пока не умрем.

— И даже если мы не молчим, то кто нас будет слушать, а?

— Бог, — сказал один из них.

Остальные замолчали. Ветер дул над нами, принося с собой пыль, обрывки газет и неизбежность дождя.

— Случится день, когда произойдет тихое чудо и Бог сотрет с лица земли всех злодеев.

— Время Бога самое лучшее.

— Я мечтаю, что время Бога и наше когда-нибудь должны соединиться.

— Бог лучше знает.

— Вот так говорил мой брат два месяца подряд перед смертью.

— Мой друг, — сказал один из них, внезапно расчувствовавшись, — наше время скоро придет.

Они опять затихли. Мама попробовала что-то сказать, но не смогла. Затем она поднялась, взяла меня за руку, и мы пошли по нашей исхоженной улице к главной дороге. Она делала вид, что это невинная прогулка, но я чувствовал силу ее страданий.